У Тани в носу защипало, когда она об этом подумала, и слезы обиды встали в горле. Но тут Веня увидел ее, подошел к лавочке, на которой она сидела, и сказал:
– Я домой иду.
Она хотела встать, но он придержал ее за плечо.
– Что ты подхватилась? Побудь сколько хочешь. Я тебя не увожу, а предупреждаю, чтобы ты не волновалась.
От его прикосновения у Тани внутри будто огонь разлился. Ей хотелось, чтобы он не убирал руку с ее плеча.
Наверное, вместе с огнем по всему ее телу прошла и дрожь.
– Замерзла? – спросил Веня. – Сейчас плед принесу.
Разноцветные пледы и шали как раз на случай холода лежали на веранде, Таня видела их, когда шла в сад. Но холодно ей не было.
– Не надо, – стараясь, чтобы не дрожал хотя бы голос, сказала она. – Я тоже пойду, я просто… С дороги устала!
– Ладно, пойдем, – кивнул он.
Они простились с хозяевами и, пройдя дом насквозь, вышли через калитку на улицу.
Глава 20
Запах сирени ночью сделался таким сильным, будто вынули пробку из флакона, в котором он настаивался днем.
Веня пошел по тротуару к своему дому, а Таня качнулась и схватилась рукой за штакетник.
– Что ты? – Он обернулся, не услышав ее шагов у себя за спиной. – Плохо тебе?
Он стоял в двух метрах от нее, свет уличного фонаря обводил его лицо мерцающим контуром.
– Не прогоняй меня… – задыхаясь сказала Таня. – Пожалуйста! Я…
Она махнула свободной рукой и заплакала. Плача, она не отворачивалась, а смотрела на него. Сквозь потоки слез ей показалось, что он поморщился.
– Что за выражения дурацкие? – Веня вернулся, остановился в шаге от нее. – Что значит не прогоняй? Ты не собака.
Таня сама не понимала, кто она. Но это было ей все равно. Ноги подкашивались. Если бы он обнял ее, как в то мгновение, когда открыл дверь и увидел ее на своем крыльце, то ей стало бы легче. Но обнимать он не собирался, смотрел недовольно и даже сердито.
– Никаких тебе неприятностей от меня теперь не будет, – всхлипнула она. – Я ж взрослая уже. И все-все могу делать!
От этих слов Веня перестал хмуриться, засмеялся, и хоть не обнял, но все-таки взял Таню за руку.
– Все-все? – спросил он. – И что же, интересно ты собираешься делать?
– Что скажешь! – горячо проговорила она. – Что ты скажешь, то и буду!
– Вот об этом я сейчас говорить не готов, – сказал Веня. – Это не решают спьяну под забором. Завтра проснемся трезвые и обсудим, чего бы ты хотела и насколько это реалистично. Пойдем.
Он потянул Таню за руку, и, оторвав вторую руку от штакетника, она пошла за ним.
В ярко освещенном саду Гербольдов непонятно было, который час. Только в большой комнате на первом этаже Вениного дома Таня глянула на высокие напольные часы и поняла, что уже не поздно даже, а рано, половина четвертого утра.
– Засиделись мы, – сказал он. – Раскрутил меня Николай на разговор о ближайших политических перспективах, я и не заметил, который час. Да и джин пил как не в себя.
– Николай – это кто?
– Ивана и Нэлы отец.
– А!..
Тане было все равно, кто такой Николай, она едва помнила сейчас, кто такие Иван и Нэла. Она понимала только, что сейчас Веня уйдет к себе, и ей хотелось удержать его хоть ненадолго, совсем ненадолго еще. Еще бы минутку подержал ее за руку, и она успокоилась бы, может.
– А… Евгения Вениаминовна где? – спросила Таня.
– Спит давно. И ты ложись. Минералки к себе в комнату возьми. Шампанского многовато ты пила, под утро воды захочется.
Непонятно, когда Веня успел заметить, что она пила и сколько, ни единого же взгляда в ее сторону не бросил. Но он был прав: шампанского она выпила много.
Таня попробовала его сегодня второй раз в жизни, первый был на выпускном вечере в школе. Когда оказывалась где-нибудь в компании, то на шампанское не тратились, брали что покрепче и подешевле. Да и мать его не покупала, даже на Новый год. Говорила, чем попусту деньги тратить, лучше портвейна взять да минералкой разбавить, та же сладость, те же пузырьки.
«Что ж за глупость мне в голову лезет? – с тоской подумала Таня, глядя, как Веня поднимается по лестнице. – Какой портвейн, какое шампанское, какое… всё?»
Она услышала, как закрылась дверь его комнаты, и хотела подняться наверх тоже, но пошла в ванную, включила душ, совсем слабенько, чтобы не шумел, и сначала постояла под горячей водой, чуть не под кипятком, а потом под холодной, почти ледяной. От этого хмель из нее вышел, мысли успокоились, а огонь, полыхавший внутри, превратился в трепет.
Босиком, чтобы не слышны были шаги, Таня поднялась на второй этаж. В Вениной комнате было тихо, свет не пробивался из-под двери знакомой линией. Она вошла в свою комнату, разобрала постель. Достала из сумки, стоящей на ковре, ночную рубашку, переоделась. Рубашка была шелковая, прозрачная, как дымка, Таня купила ее в Орле по дороге из Болхова.
Она села на край кровати, взглянула на свои голые руки, на колени под светлым шелком.
«Чья здесь комната была, когда эти, подселенные, жили? Господи, да что ж такое?! Опять чушня всякая в голову лезет!»
Трепет, пронизывающий ее теперь, оказался мучительнее, чем огонь. Огонь хоть ледяной водой залить было можно, а от этого невыносимого трепета, который переворачивал каждую молекулу ее тела, никак было не избавиться.
Таня встала, подошла к двери, помедлила. Все-таки вышла в коридор и, уже не медля, без стука толкнула дверь в Венину комнату.
Он читал, лежа в кровати. Лампочка была прикреплена к книге и освещала только страницы и его лицо. У Тани захватило дыхание от вида этих подсвеченных прекрасных черт.
– Ты… с этой лампочкой читал… когда я корью заболела… – с трудом одолевая спазмы в горле, проговорила она. – Помнишь?
– Это другая. Та разбилась давно.
Он положил книгу на пол. Лампочку не выключил. Теперь она освещала его лицо так отдаленно, что и черт было не разглядеть. Но Таня видела их все равно – так, как, наверное, видит слепой, прикасаясь пальцами. И глаза его видела тоже. Веня смотрел на нее спокойно и словно бы выжидающе.
Таня подошла к кровати, остановилась, наткнувшись коленом на деревянный каркас.
– Не жди от меня больше, чем я могу тебе дать, – сказал он.
Это были холодные слова, они должны были бы окатить Таню, как ледяная вода. Но от этих слов, или от его голоса, или от его взгляда из-под нахмуренных бровей ее вдруг охватил такой покой, такое счастье, что она едва не рассмеялась.
– Я от тебя ничего не жду. – Таня села на пол у кровати и положила голову на Венино колено, угадывающееся под одеялом. – Я без тебя жить не могу. Дни считала. Расчерчивала первого января лист и целый год каждый день вычеркивала. Каждый год.
