Сколько еще ступенек осталось, она не знала. Один раз чуть не глянула вниз, чтобы понять, да вовремя сообразила, что делать этого нельзя.
– Скоро? – как раз в тот момент спросил Алик.
Успех ободрил его, и голос звучал уже не испуганно, а только жалобно.
– Да, – сказала Таня, хотя вовсе не была в этом уверена.
И все-таки так оно и было. Она услышала снизу:
– Становитесь на лестницу! Мы держим.
Мальчишечьи голоса звучали совсем близко. Таня нащупала ногой верхнюю ступеньку деревянной лестницы.
По ней она не спустилась, а сползла – силы кончились в ту самую минуту, когда поняла, что – всё.
Всё!
Она схватила Алика за ремень джинсов и держала до тех пор, пока и он не оказался на земле. Потом села рядом с лестницей, привалившись к ней спиной.
– Он сам туда залез! Мы даже не подначивали!
Кажется, это проговорил рыжий. А может, другой кто-нибудь. Мальчишки стояли кружком. Подняв голову, Таня увидела над собой их взволнованные лица.
И Алик стоял в этом кружке. Только лицо у него было не взволнованное, а неподвижное. Просто белое пятно.
– После разберемся, – сказала Таня, вставая.
Она надела плащ. Ноги у нее дрожали, но идти она все-таки могла. А Алик?
– Пойдем? – спросила Таня.
Он кивнул. Но с места не тронулся.
Таня взяла его за руку. Рука была холодная, как будто не май на дворе, а лютый февраль. Она легонько потянула его за собой, и он пошел не сопротивляясь.
– Вы сумку забыли, – сказал рыжий. – Сашка, возьми.
Он протянул Алику клатч, и тот взял его. Только возле калитки отдал клатч Тане, и она достала из него ключи от дома.
Глава 7
В дом вошли молча. Вешалка в прихожей висела на одном гвозде, как будто на ней кто-то подтягивался.
А и подтягивался, может. Сама виновата. «Надо же придумать для него хоть что-нибудь привлекательное»! Допридумывалась, дура набитая.
«Все обошлось! – напомнила себе Таня. – Теперь умнее буду».
– Они правда не подначивали, – сказал Алик. – Я сам туда залез.
Он смотрел исподлобья. Светились карие Венины глаза. Что он думает, Таня перестала понимать снова. На лестнице чувствовала его мысли, но лестница кончилась. Все вернулось на круги своя.
– Я поняла, поняла. – Силы выходили из нее с каждым словом, с каждым движением. – Давай спать ляжем, а? – попросила она.
Кажется, таким же жалобным голосом, каким он спрашивал, далеко ли еще до земли.
В большой комнате все было перевернуто вверх дном. Правда, стулья лежали на полу в некотором порядке – похоже, изображали что-то, необходимое для игры.
– Я сейчас все уберу! – сказал Алик.
– Сейчас не надо, – помотала головой Таня. – Сейчас спать. Пожалуйста.
– Ладно.
Он постоял немного, ожидая, может быть, не скажет ли она что-нибудь еще. Но у нее больше не было сил даже на слова.
Алик поплелся по лестнице на второй этаж. Дверь в его комнату закрылась беззвучно. Таня постояла немного, собираясь с силами, чтобы тоже подняться наверх. Или лучше постоять под горячим душем? Или под холодным? Сил не было ни на одно, ни на другое, ни на третье.
Что томило ее и мучило, что, ей казалось, исчезло, когда она увидела Алика, прижавшегося к зыбкой лестнице между четвертым и пятым этажом, – не исчезло, оказывается, а лишь отступило на то краткое время, когда все, что составляло ее натуру, собралось только в теле, позволив ему совершить необходимое физическое действие.
А теперь, когда физическое действие было уже не нужно, воспоминание нахлынуло на нее такой волной, в которой у нее не было ни малейшей возможности выжить. Она захлебывалась в этой волне, хватала воздух ртом – и тонула, тонула!..
На подгибающихся ногах, в самом деле хватая ртом воздух, невыносимый воздух жизни, Таня добрела до двери, ведущей в сад, распахнула ее и почти вывалилась из комнаты.
Тишина стояла полная, кромешная. Сирень склоняла ветки над скамейкой у забора. Таня упала на эту скамейку и, обхватив голову руками, затряслась, тонко, беспомощно вскрикивая:
– Зачем?! Заче-ем?.. Ты не должен был… Почему ты так со мной?! Не должен ты был со мной… так!..
Она раскачивалась из стороны в сторону, и звуки, срывающиеся с ее дрожащих губ, мало напоминали человеческую речь.
Но этими несвязными словами она проговаривала все, что было главным мученьем ее сегодняшнего дня, что было сильнее страха перед бездной и сильнее даже стыда.
– Тань… Тань… Не надо, а? Я больше никогда!.. Тань, ну пожалуйста!
Она подняла голову. Алик тряс ее за плечо, его глаза блестели, потому что в них стояли слезы.
– Я больше никогда тебе такого не сделаю! – уже не сдерживая их, крикнул он. – Лучше сдохну, Тань! Ты же… Ты…
Он махнул рукой и разревелся в голос.
– Саша! – Притянув за руку, она посадила его рядом с собой на скамейку. – Ты что? Да я не про тебя! Господи, совсем не про тебя же!
– А про кого?
Он заглянул ей в лицо. В его слезах блеснуло любопытство.
– Про отца твоего! Что он со мной сделал?! Я же ничего теперь не могу, ничего! Полюбить никого не могу! С любым расстаюсь без печали. И человек порядочный, хороший, а я смотрю и думаю: нет, не он. А при чем здесь он? Его же нету, нету! Даже жить из-за него так не могу, как все живут! Чтоб ни до чего мне дела не было, ни на что внимания чтоб не обращать, как все нормальные люди… Везде – он, он, во всем он! Я же такая стала, как он хотел, а зачем, зачем?! Он не должен был меня бросать!
До нее вдруг дошло, что она говорит все это ребенку, который не понимает ни слова, потому что для него не существует прошлого. Того прошлого, лучше которого не было ничего в ее жизни и уже не будет. Того прошлого, до которого не дотягивается все, что теперь способна дать ей жизнь.
– Не обращай внимания, Алька. – Таня шмыгнула носом и провела по нему ладонью. – Саша то есть.
– Зови Аликом. Он тоже так звал. Мне нравится вообще-то.
– Ладно, – улыбнулась Таня.
Кривовато, едва-едва, но уже могла она улыбаться.
– Я думал, ты меня не возьмешь, – вдруг сказал он.
– Куда не возьму? – не поняла Таня.
– Из детдома. Не станешь забирать. Ну, после того… В магазине. Думал: оно тебе надо, такого брать? Или возьмешь, а потом обратно сдашь.
Таня все-таки не понимала, о чем он, а когда поняла наконец…
– Господи! – воскликнула она. – Так ты все время об этом думал?!
