Все это случилось так неожиданно, что и она ничего не ожидала от своего соединения с ним. Но когда почувствовала его в себе, то ее сотрясло вдруг всю, яркие огоньки вспыхнули в ней, не перед глазами, а в ней во всей, и между ног у нее тоже, она вскрикнула, обхватила Ивана за шею, забилась, снизу прижимаясь к нему.
И так это длилось, или остановилось, или закончилось – все произошло одновременно.
Он поднялся на ноги. Он молчал. Не глядя на него, Таня потянулась за своими джинсами. Уж слишком и правда все это вышло быстро, кажется. Или нет?..
Она надела джинсы и искоса взглянула на него. Он стоял неподвижно. Что он думает? Она успела почувствовать жаркий взрыв в себе, а он ничего не почувствовал, может. Мужчина телом любит, а что с его телом сейчас происходит? Повернется и уйдет, и что тогда? Ей стало страшно.
Иван не уходил. Но и не произносил ни слова. Протянул Тане руку. Она взялась за нее, поднялась на ноги. Они стояли друг против друга в растерянности. То есть это она была в растерянности. А он…
Он обнял ее так, что у нее занялось дыхание. Кажется, не рассчитал силу. Или просто она не рассчитывала, что такое может быть.
Таня тоненько пискнула у него под мышкой и засмеялась. Его лица она не видела, но почувствовала, что он улыбнулся где-то над нею. Как-то по его ребру она это почувствовала.
– Что? – спросила она, подняв голову.
– Щекотно, – ответил он.
– Я не могу там спать, – невпопад сказала Таня.
– Незачем там спать. Можем ехать сейчас.
Он понимал ее быстрее, чем она произносила слова.
– Автобус только утром будет, – вздохнула она.
– Я на машине. Алик в ней сейчас спит. Разбудим его и поедем. Хотя зачем? Можно и не будить.
– Ты его с собой привез? – встрепенулась она.
– Его нельзя одного оставлять, Тань.
– Я знаю… – виновато вздохнула она.
– Не вздыхай. У тебя не было другого выхода. И в общем, ты ему правильно объяснила, что он должен делать.
– Он к тебе зашел?
– Почти.
– Что значит почти?
– Неважно. Это не имеет значения.
– А что имеет, Вань? – тихо сказала Таня. И добавила: – Я не знаю.
Машинально как-то добавила. Теперь она уже не была в этом уверена.
Лунный свет остался прежним, и соловьиный бой, и запах шиповника, но все переменилось в ней, и мир вокруг нее переменился тоже.
Она положила руки Ивану на плечи и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его прежде, чем он успел наклониться к ней.
– Ты, Таня, – сказал он, – ты имеешь большое значение. Может, я и хватил через край, но твой край так высоко, что мне не дотянуться.
Опять она не понимала, что он говорит. Чтобы вернуться к чему-нибудь ясному, она взяла его за руку и, потянув к темному дому, спросила:
– Ты как меня нашел?
– По навигатору, – ответил он.
– Но ты же весь день за рулем! Нельзя тебе сейчас ехать.
– Доедем до гостиницы и переночуем.
– Правда. Я про гостиницу забыла. Я как-то растерялась.
– Ничего. Тебе неплохо растеряться.
– Почему? – удивилась Таня. – И спохватилась: – А машину ты закрыл? Здесь такие типы бродят, что…
– Ты же говоришь, растерялась, – напомнил Иван. – Вот и не торопись сосредоточиться. Машину закрыл. Я вообще-то не планировал отходить от нее надолго. Это все у нас с тобой… несколько неожиданно вышло. Но хорошо. Мне было хорошо. А тебе… Не грубо, а?
Смотрит исподлобья. Тревожится, что не был с ней нежен. Даже не понимает, какой он с ней был!
– Не грубо. – Таня потерлась лбом о его плечо. – Если б не ты… Меня такое отчаяние здесь взяло, Вань, такой мрак. Как здесь живут беспросветно! Я ведь в Москве иной раз и сама подумаю: ну что я себя накручиваю? Живу же, и неплохо живу. И все кругом тоже. По Патриаршим идешь – все рестораны битком. Машины ездят, лампочки сверкают, люди смеются. А здесь…
Ей не хватало слов, чтобы объяснить то, что Веня когда-то научил ее понимать, – подоплеку жизни во всю ее широте. В ту широту, без которой нет счастья, в которой все соединено, все связано. Она чувствовала эту связь всего со всем и переделать себя уже не могла. Даже сейчас.
– Я бы тебе сейчас лучше говорила, что люблю тебя, – сказала она. Его рука дрогнула и быстро сжала ее руку. – А мне страшно. Все ведь мертвое здесь, – сказала она.
– А ты?
Иван остановился. Внимание, которое было в его глазах главным всегда, с самого детства, с того бесконечного, озаренного счастливыми огоньками австрийских фруктов дня, когда она увидела его впервые, – светилось в них и сейчас. Это даже в бледном лунном сиянии было видно.
– Что – я? – спросила Таня.
– Ты ведь живая. В тебе все свернуто, как в ростке. Раз ты есть, то и всё есть. Опять непонятно говорю?
– Понятно…
Его слова диктовались разумом, но захватывали ее сердце.
Он улыбнулся. Таня впервые увидела его улыбку. С самого детства – впервые. Она появилась на его лице так, будто была непривычна его губам.
Все-таки неправду она ему сказала. Не были ей понятны его слова. Но то, что было в его глазах, в его неумелой улыбке, в руке, гладившей ее пальцы осторожно и робко, – не требовало объяснений. Ни объяснений, ни пафоса.
– Что ж, попробуем, а, виконт де Бражелон? – сказала Таня.
– Двадцать лет спустя стоит попробовать, – согласился он.
