– Нечего меня мыть! – сердито сказала она. – Я вообще пойду.
– Как ты пойдешь босиком? – пожал плечами Егор. – И куда, кстати? Ты где живешь?
А вот этого Танька сообщать ему не хотела. Ни ему, ни суровой Нине, ни вообще кому угодно.
Она смотрела исподлобья и молчала. А что они ей сделают? На улицу выгонят? Так вроде наоборот, она-то и уйдет, пожалуйста, а они-то сами ее не гнать, а мыть хотят.
Неизвестно, что сделали бы Егор, Нина и какая-то еще Валя, но раздался звонок во входную дверь. Сначала один длинный, потом два коротких, потом еще один длинный. Для своих такой звонок придумали, наверное.
Нина побежала открывать, а Егор поспешно сказал:
– Слушай, ты вроде самостоятельная. Иди в ванную, а? Вон там, по правой стороне коридора. Пока Веньку будут осматривать, как раз успеешь вымыться. Ладно?
Танька кивнула, встала и, хромая, направилась к двери, на которую он указал. Лучше в самом деле пока скрыться с глаз долой, а там видно будет.
Ковыляя по коридору, она слышала, как с улицы вошли врачи, как они поднялись на второй этаж, коротко переговариваясь. Но ей было уже не до этого – она толкнула дверь справа от себя и оказалась в ванной.
Вообще-то Танька терпеть не могла мыться и делала это, только когда мать пинками гнала, потому что летом ноги после улицы становились такие грязные, что, говорила, порошка не напасешься простыни стирать. Но то дома, где мыться приходилось в цинковом корыте, подтянув колени к носу и поливая на себя из оббитого, в ржавых пятнах эмалированного ковшика. А тут…
Тут была ванна. Белая, без ржавых пятен. С блестящим душем. С зеркальной полочкой, на которой в ряд стояли флаконы с шампунями – не с одним шампунем, а с разными. И мочалок было много, и они были разноцветные. И всякие щеточки, и баночки…
Танька крутнула кран. Из него полилась вода. Она заткнула отверстие ванны пробкой, повертела второй кран. Вода становилась то теплее, то холоднее, но текла ровной сильной струей. Завороженно глядя на эту струю, Танька разделась, стащила с ноги пакет и забралась в ванну.
Она видела такое впервые в жизни. У них с матерью не было ни ванны, ни даже ванной комнаты, и ни у кого из Танькиных друзей не было. У кого-то из одноклассников были ванные, наверное, но она в их квартирах не бывала.
Она лежала, закрыв глаза, и наслаждалась жизнью. Как, оказывается, приятно мыться! Когда теплая вода стала затекать ей в рот, Танька глаза открыла, и вовремя: вода едва не перелилась через край ванны. Она закрутила краны, и снова улеглась, и лежала с закрытыми глазами так долго, что перестала понимать, сколько времени прошло. Может, полчаса, а может, и больше. Потом все-таки села и принялась мыться. Вылила на голову полфлакона шампуня, даже жалко было смывать, потому что это был не «Яичный» или там «Лесная быль», а какой-то душистый, хоть пей его. Долго терлась мочалкой, такой мягкой, что даже непонятно, как ею можно грязь оттереть, но грязь оттерлась. Потом выдернула пробку из отверстия ванны, дождалась, пока сольется грязная вода, и стала поливаться душем. Даже боль в ноге прошла, так было хорошо!
Нехотя выбравшись наконец из ванны, Танька заколебалась: каким полотенцем вытираться? На вешалке висели два больших и два маленьких, все снежно-белые, будто их только что в хлорке выварили, но при этом мягкие, какими полотенца после хлорки не бывают. Танька взяла одно из маленьких, наскоро им обтерлась и, хорошенько встряхнув, повесила на место. Авось высохнет, пока хозяева мыться придут.
Она вздохнула, глядя на свои вещи, валяющиеся на полу. Ужас как не хотелось надевать их на чистое, распаренное тело. Но придется, сменное-то белье потеряно вместе с сумкой.
В дверь постучали.
– Таня! – послышался Нинин голос. – Врачи тебя ждут.
Теперь, после ванны, когда и тело ее, и волосы пахли розами или даже чем получше, Танька поняла, почему Егор предлагал ее помыть. Хороша бы она была перед врачами – пыльная, в пропахшей вагонами и гарью одежде!
Но как же теперь грязное на себя надевать? Танька беспомощно огляделась – и заметила на двери еще один крючок. На нем висел халат, и тоже такой, каких она никогда в жизни не видела. Не ситцевый, не фланелевый, а махровый, как полотенце, и в разноцветных полосках. Поколебавшись, она сняла его с крючка и надела. Думала, будет неудобно, потому что он большой и длинный, но оказалось наоборот – так хорошо, как в этом халате, ни в одной собственной одежке ей не бывало. Он был теплый, от него еле ощутимо пахло табаком и одеколоном, как… Да, как от Левертова. Конечно, это его халат, догадалась Танька. Надо же, мужчина, а в халате ходит! Ну, здесь у них в Москве все по-другому.
– Таня! – нетерпеливо повторила за дверью Нина. – Поскорее, пожалуйста.
Танька задвинула свою одежду ногой под ванну – потом разберется, что с ней делать, – и откыла дверь.
– Какая ты в Венином халате смешная. – Нина в самом деле улыбнулась. – Пойдем, доктор тебя посмотрит.
Когда Танька, наступая на полы халата, вошла в комнату, окна уже посинели – сгущались сумерки. Комната была освещена множеством разномастных ламп. Одна, бронзовая, под стеклянным абажуром в цветах, стояла на столе, другие две висели на стене по обе стороны от портрета какого-то мужчины, третья была в торшере, который стоял в углу комнаты за креслом.
– Верхний свет включите тоже.
Это сказал человек в белом халате. Он смотрел прямо на Таньку. Она маленько испугалась и заныла:
– Не надо меня лечить! Нога не болит уже!
– Вот и посмотрим, – сказал доктор. И, увидев, что Танька дернулась к двери, прикрикнул: – Да не бойся ты!
Он быстро ощупал ее, оглядел со всех сторон, заставил наклониться, еще как-то повертел, посгибал ей руки и ноги, потом усадил в кресло и осмотрел ступню.
– Ничего страшного, – сказал он. – Порезалась, бывает. Хорошо, что не пятку, а то бы кровью могла истечь. Против столбняка прививка есть?
– Не знаю, – пожала плечами Танька.
– Уколы какие-нибудь в ближайшие два года делали тебе? В школе или в поликлинике?
– Не-а.
– Тогда сделаю.
Он промыл перекисью ранку у нее на ноге – Танька при этом сама зашипела, как перекись, – быстро перевязал и сразу же сделал укол, притом не настоящим шприцем, а пластмассовым. Танька таких никогда не видела. Игрушечный, что ли?
Она хотела спросить об этом доктора, но тут на лестнице, ведущей на второй этаж, показалась дама. Танька не поняла, почему ей в голову пришло именно это слово. Никаких дам она никогда в жизни не видела, разве что на картах – дама пик, дама треф. Только на картах они были молодые и красивые, в коронах, а эта была совсем не молодая, и красоты особой в ней не было. Но весь вид ее был такой, что к ней слово «дама» только и подходило.
Она была сильно взволнована, Танька сразу догадалась, но держала себя в руках. Танька вот, например, не умела держать себя в руках – если злилась, то злилась, если боялась, то боялась. Когда маленькая была, то даже обхватывала себя за плечи, чтобы понять: может, это и означает, в руках себя держать? Но ничего с ней при этом не происходило, и злиться хотелось все так же, и бояться.
