К колонии подъехали к одиннадцати часам. Охранник на входе придирчиво рассмотрел документы Крячко и Бессмертнова, после чего пропустил в общий коридор, откуда другой охранник провел их в комнату для свиданий. Котикова привели минут через пять. Настроение у того было приподнятое.
– Здорово живете, гражданин начальник! – присаживаясь на привинченный к полу стул, заговорил он. – Какими судьбами вас в наши, богом забытые, места занесло? Неужто сжалилась надо мной фортуна, и мне амнистия светит?
– Оботрешься без амнистии, – не особо вежливо ответил Бессмертнов.
– Жаль, жаль, гражданин начальник. Я ведь все уже осознал, раскаялся, готов искупить ратным подвигом, так сказать.
– В колонии будешь искупать, – проворчал подполковник. – Кончай балаган, не то велю обратно в камеру увести.
– Ладно, не пугай. Я буду паинькой, – засуетился Котиков и тут же, противореча собственному обещанию, добавил: – А вы что ж, без гостинчика? Негоже это, гражданин начальник, на свиданку без «хавки», не по-людски как-то.
– Котиков, не прекратишь, выполню угрозу, – чуть строже проговорил Бессмертнов.
– Хоть куревом оделите, гражданин начальник, – заискивающе попросил арестант. – Уши пухнут. Свои в карты проиграл, два дня уже не куримши.
Крячко вытащил из кармана пачку сигарет, шелчком подтолкнул ее к Котикову. Тот схватил пачку, вытряхнул оттуда сразу четыре сигареты, потом подумал и добавил к ним еще две.
– Вы же не против, гражданин начальник?
– Бери всю, – махнул рукой Крячко.
– Вот спасибочки, – обрадовался Котиков, сигаретная пачка в мгновение ока скрылась в кармане робы. – Это вам я, что ли, понадобился? Вижу, вы не из здешних мест.
– А ты догадливый, – заметил Крячко. – Верно, я не из здешних. По твою душу из самой столицы пожаловал. Так что времени у меня в обрез. Шутить с сокамерниками будешь, а у нас с тобой разговор пойдет серьезный.
– Я готов. Прикурю вот только и все как на духу выложу. – Котиков порылся в карманах робы, извлек засаленный коробок спичек, ловко чиркнул серной головкой по черкашу, прикурил и с наслаждением затянулся. – Ох, уважил, гражданин начальник. Я такого знатного табачка с самых добрых времен не пробовал, – довольно проговорил он.
– У тебя бывали добрые времена? – пошутил Крячко.
– А как же. Как у любого нормального человека. Это ведь я после перестройки в болоте оказался, а до этого на заводе трудовую вахту нес. На сдельщине вкалывал, неплохие «бабки» зашибал. Только в нашей стране фортуна – вещь коварная. Сегодня она тебя золотом одаривает, а завтра голым задом к тебе повернется. Вот моя ко мне и повернулась.
– Это все лирика, Котиков, ты лучше расскажи, какой леший тебя на «мокруху» подбил? – предложил Крячко. – Не вдруг же ты людей «мочить» пошел?
– Дело давнее, гражданин начальник. Дурак был, – ответил Котиков. – Теперь все осознал, спасибо государству, о таких, как я, пекущемуся.
– И все же меня интересует, кто подал тебе идею расправиться с музыкантом именно таким способом? – повторил вопрос Станислав.
– Чтоб вы и его на нары упекли? – насторожился Котиков. – Нет уж, увольте, «стукачом» я не стану. Таких на зоне не жалуют, а мне тут еще «пятерик» мотать.
– Мы не собираемся пересматривать дело, – объяснил Крячко. – Ты свой срок все равно отмотаешь, будешь сотрудничать или нет, а вот условия ужесточить, это в наших силах.
– Опять пугаете, гражданин начальник? Я уж думал, избавился от вас, а вы снова нарисовались, и снова с угрозами. Что случилось-то? Кому я обязан беспокойством?
– Кое-что случилось, – признался Стас. – Только это не твоего ума дело. Твое дело – выложить все как на духу. Откуда идея, кто подстрекатель, дальше мы сами разберемся.
– Уж вы-то разберетесь, – буркнул Котиков, но все же рассказывать начал: – Я ведь тогда на весь свет зол был. Работы лишился, квартиры лишился, жена, паскуда, вытурила. Кинула мне ту гнилую хибару, как черствую корку бездомной собаке, и дорогу домой велела забыть. Ну, и запил я, а где бутылка, там и собутыльники. Сначала приличный люд собирался, потом как-то враз все изменилось. Очнулся я однажды после загульной пьянки, гляжу, а вокруг меня одни бомжи в отрепьях стелются. Весь пол ими, как конфетти после новогодней ночи, усыпан. Вот, думаю, до чего тебя страна довела. Из уважаемого человека, ведущего токаря завода в алкаша последнего превратился. И такая злоба меня взяла. А кто-то, думаю, сейчас на белых простынях пышную барышню обжимает и шампанское из узкого бокала цедит. Тогда-то и решил, что классовую несправедливость нужно искоренять. И стал я думать, как мне эту самую справедливость восстановить. Сивушное пойло, каким я тогда заправлялся, существенно замедляло процесс обдумывания толкового плана. Мозги-то всегда в тумане, попробуй намысли чего доброго в таком состоянии.
– И ты не придумал ничего лучше, как пойти и убить ни в чем не повинного человека, – подытожил Крячко. – Это мы уже знаем. Нас интересует способ. Откуда идея?
– Это вы про сердцеграмму? – уточнил Котиков. Крячко кивнул, и он принялся объяснять: – Идейка всплыла в мозгу совершенно неожиданно. К тому времени я уже был готов на преступление. Только становиться банальным вором или грабителем каким мне казалось скучным. Не поймите превратно, я ведь тогда абсолютно из ума выжил. Все от пьянки.
– Оправдания в свой адрес ты на суде излагал, – прервал его Бессмертнов. – Давай по существу. Битый час тебя слушаем, а до сути так и не дошли.
– А ты не торопи, гражданин начальник. Мне, может, с интеллигентными людьми пообщаться за праздник, – огрызнулся Котиков. – Я ведь, по сути, не урка какой. Оступившийся человек – это да, но не урка. Мне тюремный треп до чертиков надоел.
– Раньше надо было думать, – слегка сбавил тон Бессмертнов.
– Это я и без вас знаю. Только время-то вспять не повернешь, – философски изрек Котиков.
– Продолжай! – потребовал Крячко.
– Так я и продолжаю. В хибаре моей, которую мне жена после развода выделила, разный люд бывал. Случались и образованные. Однажды прибился к нам один профессор. Может, он и не был профессором, но мужик башковитый, и историй всяких знал неисчерпаемое количество. Поговаривали, что он в университете философию преподавал. А диссертация у него была на тему сектановедения. Это уж он сам рассказал. Так он про эти самые секты столько всего знал, заслушаешься. Любил с утречка, пока еще не надрались все до поросячьего визга, лекции устраивать. Какие истории излагал! И про сатанистов, что в Архангельске орудовали, и про маньяка-душителя из Душанбе. Но больше всего любил про штатовских сектантов вещать. Очень уж, говорил, разнообразные секты там процветают. Болтал, что вроде как сам в Америку ездил, когда материал для диссертации собирал. Брехал, поди, но красиво.
– Про сердцеграмму ты от него узнал, так? – поторопил его Крячко.
– От него, от кого еще, – подтвердил Котиков. – Была в Штатах одна секта, небольшая по численности, но безбашенная совсем. Знак этот, сердцеграмма, у них в особом почете был. Она ведь знаете, откуда пришла? Простые каменщики основали ложу, вроде ку-клукс-клана, только из рабочих. Они, как и я, классовой справедливости добивались. А потом сдвиг по фазе у их главного сектанта произошел, и он подбил их на преступление. Пятерых они тогда «замочили», прежде чем американские шерифы на них вышли и обезвредили. Мне эта история, видно, в сердце запала. Дальше вы знаете.
