– Чувство юмора – это прекрасно, – отсмеявшись, заметила она. – Особенно удивительно слышать стоящую шутку из уст человека вашей профессии. Мария сказала, вы занимаетесь расследованием убийств, верно?
– По мере сил, – ответил Лев. – Кстати, убийством вашего знакомого, господина Штейна, занимаюсь именно я.
– Ужасная трагедия, – не меняя выражения лица, произнесла Екатерина Николаевна. – Такой молодой, такой перспективный, и вдруг это. Врагу такого не пожелаешь. Нас с Альбертом связывали довольно теплые чувства. Но это было очень давно. В последнее время мы редко виделись. Альберт был чересчур занятой человек, все свое время отдавал работе. Впрочем, как и я. Среди людей творческих профессий такое часто встречается, но вы и сами наверняка знаете об этом не понаслышке. Вашей жене это уж точно знакомо.
Вернулся парнишка с подносом, заставленным кувшинами с различными напитками и стаканами. В кувшинах плавали фрукты и кусочки льда. Беседа прервалась. Пока парнишка оделял всех напитками по вкусу, Гуров наблюдал за Екатериной Николаевной. Актрисой она была хорошей. Ни один мускул не дрогнул на лице, когда он заговорил о Штейне. Но вот в глазах… В глазах промелькнула и исчезла непритворная боль. Неужели ему удалось найти человека, способного испытывать к Штейну теплые чувства? До этого момента Гуров считал, что такого человека не существует в природе. Все ругали Штейна, награждали обидными эпитетами и вообще относились к нему, мягко говоря, с прохладцей. В глазах Екатерины Николаевны неприязни не было.
– И каков вердикт? – произнесла Екатерина Николаевна, как только парнишка, раздающий напитки, удалился.
– О чем вы? – смутился Лев.
– Вы так настойчиво искали что-то на моем лице, что мне самой стало интересно, найдете ли? Вот я и интересуюсь: каков вердикт?
– Вы любили его? – выпалил Гуров.
Екатерина Николаевна перевела взгляд на кустарник, густо разросшийся вдоль искусственно созданной тропинки. Молчание длилось добрых пять минут. Ни Гуров, ни Мария не смели произнести ни звука. Когда Екатерина Николаевна заговорила вновь, голос ее изменился до неузнаваемости:
– Да, молодой человек, вы правы. Когда-то я любила этого мужчину. Такого красивого, такого пылкого, такого неопытного. И, конечно же, молодого. Надо отдать вам должное, полковник, вы не даром едите свой хлеб.
– Простите, я не хотел вас расстроить. А насчет наблюдательности, так я за этим сюда и приехал. Вы – единственный человек, способный рассказать мне о том, каким был Штейн при жизни. Я хочу найти его убийцу и ради этого готов на многое.
– Похвальное рвение, – произнесла Екатерина Николаевна. – Ну, раз уж мы определились с целью визита, не будем терять времени. Полагаю, вы хотите услышать историю нашего знакомства?
– Было бы неплохо, – кивнул Лев.
– Устраивайтесь поудобнее. Рассказ будет долгим. Мы встретились с Альбертом где-то около двадцати пяти лет назад. Да, молодые люди, история наших отношений уходит далеко в глубь времен. Ему тогда было немногим больше двадцати четырех лет. Совсем мальчишка против моих неполных сорока. Можете улыбаться, я не отношусь к разряду людей, не способных посмеяться над собой. Альберт тогда только начинал строить карьеру архитектора. Я же входила в «золотой век» собственной славы. Альберта привел на одну из моих премьер кто-то из моих знакомых. Уже и не вспомню, кто именно. Ах нет, вспомнила. Нас познакомил мой поверенный в финансовых делах, Антон Дербенев. Я тогда загорелась идеей отстроить дом по своему вкусу. Этот дом. – Екатерина Николаевна театральным жестом указала на дом позади себя.
Гуров и Мария по-новому взглянули на него. Дом являл собой истинное творение гения. От него просто невозможно было оторвать взгляд. Уловив восхищение в глазах Марии, Екатерина Николаевна улыбнулась:
– Не знаю, чего здесь больше: таланта гения или безрассудной мальчишеской любви. Этот дом Альберт проектировал, будучи моим любовником. Наши отношения развивались настолько стремительно, что мне не всегда удавалось скрыть их от вездесущих журналистов. Альберт несколько комплексовал по этому поводу. Он не хотел, чтобы мое имя склоняли в прессе. А мне на тот момент было наплевать, что и кто будет обо мне говорить. Поздняя любовь бывает такой же безрассудной, как и юношеская. Увы, она бывает и такой же быстротечной. Наши отношения продлились до тех пор, пока не был построен дом. Потом они как-то сразу угасли, пока совсем не сошли на «нет».
– Инициатором разрыва были вы? – уточнил Лев.
– Разумеется. Неужели вы думаете, что именитая оперная певица Круповицкая позволила бы бросить себя какому-то безвестному мальчишке? – притворно возмутилась Екатерина Николаевна. – В конце концов, я сказала ему, что не желаю продолжения романа. Он принял это как должное. С тех пор мы общались исключительно по-дружески.
– Он не пытался возобновить отношения? – не удержалась от вопроса Мария.
– Девочка моя, это было невозможно. Если Екатерина Круповицкая что-то решила, брать слово назад она уже не станет. Впрочем, к тому времени пыл угас не у одной меня. Альберт с головой ушел в работу, а на любые отношения нужны душевные силы и время. Ни то ни другое растрачивать на женщин Альберт был не в состоянии. Так что, можно считать, наш разрыв был обоюдным решением.
– Красивая история, – проговорила Мария.
– Красивая, но банальная, – улыбнулась Екатерина Николаевна.
– Простите, что снова перехожу в область неприятных воспоминаний, но такова уж моя работа, – извиняющимся тоном произнес Гуров. – При осмотре дома Штейна мы выяснили, что оттуда кое-что пропало. Медная шкатулка, которой Альберт очень дорожил.
– Шкатулка пропала? Кому, ради всего святого, она могла понадобиться? – всерьез разволновалась Екатерина Николаевна. – Вы уверены, что ее забрали? Мою шкатулку?
– Это была ваша шкатулка? – искренне удивился Гуров.
– Не в прямом смысле. Это был мой прощальный подарок Альберту, – ответила Екатерина Николаевна. – Я заказала ее одному итальянскому подмастерью специально для Альберта. Чудесная шкатулка из красной меди. Ручная работа. Я отдала ее Альберту сразу по возвращении из Рима, где была на гастролях. После этих гастролей мы и расстались.
– Скажите, шкатулка имела материальную ценность? – спросил Гуров. – Быть может, ее можно было выгодно продать?
– Не думаю. Работа, конечно, уникальная, но вряд ли перекупщики краденого или работники ломбарда дадут за нее больше пары тысяч. Ее истинная цена не превышает пяти тысяч. Говорю же вам, это был скромный подарок. Исключительно на память. Там еще потайной ящичек был устроен. Малюсенький, размером с два спичечных коробка, не больше. Я вложила в него прядь своих волос. Глупо, сентиментально, но так я поступила. Что стало потом с этой прядью, я не знаю. Мы никогда потом не говорили о шкатулке.
– Вы говорите, в шкатулке имелся потайной ящик. А его легко было обнаружить?
– Ни обнаружить, ни открыть, если не знаешь о нем заранее, было невозможно. Так и задумывалось, – ответила Екатерина Николаевна.
