Лори, которого все называли Рэном, был, вероятно, самым лучшим британским загребным своего поколения – 85 килограммов силы, грации и острого ума. Его сын, Хью, который станет актером, в свое время также будет выступать в гребле за Кембридж. Рэн был невероятно обходительным молодым человеком. Дакворт и Лори вывели Кембридж до трех побед подряд – добавив их в ряд предыдущих семи побед – над Оксфордом в ежегодной лодочной гонке, несмотря на тот факт, что оксфордцы недавно перешли в своем тренировочном меню с пива на молоко из-за отчаянного желания изменить сложившуюся тенденцию. Албриксон понял, что один только опыт гонки перед миллионными толпами зрителей, которые приезжали на берега Темзы ради лодочной гонки каждый год, даст британцам преимущество, по крайней мере уверенность в себе.
Однако, когда он наблюдал за тренировками британской команды в Грюнау, больше всего Эла Албриксона волновало то, насколько сильно она напоминала его собственную. Нельзя сказать, чтобы кто-то из британцев напоминал его мальчишек физически – совсем наоборот. И нельзя сказать, что их стиль гребли был похож. На самом деле даже наоборот: англичане все еще гребли длинными гребками с откидыванием корпуса, как английские подготовительные школы и университеты учили их поколениями. Вашингтон, конечно, использовал более короткий, более прямой гребок, который Джордж Покок перенял из стиля гребли лодочников Темзы и которому научил Хирама Конибера двадцать лет назад.
Больше всего британцы напоминали парней Албриксона стратегией. Им нравилось вести гонку так, как любили это делать и вашингтонские парни. У них отлично получалось близко преследовать лидеров, гребя сильно, но медленно, прессуя оппонентов, заставляя увеличивать частоту гребка слишком сильно и слишком быстро. Потом, когда все команды уже изматывались и уставали, британцы внезапно проносились вперед, подлавливая их на какой-нибудь оплошности, заставляя нервничать и сламывая их дух. За исключением кепки для крикета и шейного шарфа, которые носил Дакворт, сидя на позиции рулевого, он управлял лодкой во многом так же, как и Бобби Мок. И Рэн Лори обращался с загребным веслом, почти как и Дон Хьюм. Гонка обещала быть интересной – когда две команды, играющие с одинаковой стратегией, встретятся на Лангер-Зее.
По мере приближения предварительных испытаний парни Албриксона начинали понемногу осознавать серьезность грядущих испытаний и опять стали нервничать и суетиться. Ребята, которые вели дневники или писали письма домой, признавались в них о своих переживаниях, так же, как и перед отборочными соревнованиями в Принстоне. Чак Дэй стал избегать Эла Албриксона для своих сессий по восстановлению уверенности в себе. Он непрерывно курил «Лаки Страйк» и «Кэмел» и посмеивался над остальными парнями, пока они отвлекали тренера.
Американцы были не единственные, кто чувствовал себя на пределе. Двадцать четыре международные команды были размещены в одних и тех же эллингах и столовых в Грюнау и Кёпенике. Все команды состояли из крупных, здоровых и очень азартных молодых людей, каждому из которых скоро предстояло столкнуться с определяющим моментом в жизни. По большей части, среди них обитал братский олимпийский дух, и много новых дружеских связей зародилось в те три недели, во время которых они жили и тренировались в Германии. Парни из Вашингтона, в частности, быстро и легко сдружились с австралийской командой полицейских, с которыми они делили не только более-менее похожий язык, но также легкий и немного заносчивый подход к жизни. Американцы также хорошо стали общаться со швейцарской командой. Это были «большие дьяволы», как назвал их Джонни Уайт, полные веселья и добродушия, и парням очень нравилось ездить с ними на автобусе в Кёпеник и Грюнау, особенно пока швейцарцы орали йодли во все горло.
Но с приближением квалификационных гонок отношения стали более напряженными среди всех команд в Грюнау и Кёпенике. Австралийцы даже не пытались скрывать свое презрение к британцам. Британцы не могли смотреть на немцев без воспоминаний о прошедшей войне и волнений по поводу будущей. Парни из Вашингтона очень плохо спали. Почти каждую ночь под окнами, на вымощенных улочках, что-нибудь да мешало их спокойному сну. В одну ночь это были штурмовики, распевающие песни и марширующие мимо домов в подбитых сапогах. В другую немцы отрабатывали военные маневры: ревущие мотоциклы с колясками, грузовики с поблескивающими зелеными ночниками в кабинах, кессоны, везущие полевую артиллерию – полночи тарахтели под уличными фонарями. Потом полицейские кадеты сверлили что-то в утренние часы. Потом немецкие гребцы пели. Потом компания гребцов каноэ, у которых уже закончились соревнования и которые пережили ужаснейшее поражение, решили провести утешительную вечеринку прямо рядом с их окнами.
Возмущенные парни решили что-нибудь с этим делать. Шестеро из гребцов были одновременно и студентами инженерного факультета, так что подошли к проблеме с технической точки зрения. Из подручных средств они соорудили устройство. Благодаря ему парни, одним движением потянув за струну, могли вылить ведро воды на любого, кто оказывался внизу, под их окнами и мешал им спать, и тут же вернуть ведро на исходную позицию и быстро спрятать его, и все это – не вставая с кроватей. Возможность воспользоваться изобретением выдалась в ту ночь, когда югославская команда решила устроить на улице гулянку. Парни дернули за струны, и вода полилась вниз сплошным потоком, причем не только на югославов, но и на немецких полицейских кадетов, которые пытались их утихомирить. Все мокрые, спортсмены и полицейские кадеты, в ярости ворвались в здание. Команды вышли из своих комнат на лестницы. Все орали на разных языках. Наконец появились парни из Вашингтона, которые выглядели сонными, запутанными и абсолютно невиновными. Когда кто-то потребовал ответить, откуда текла вода, они пожали плечами и смиренно показали наверх, к канадцам.
На следующий день в обед снова возникли проблемы. Традицией стало для разных команд петь национальные песни во время приемов пищи. Когда подошла очередь югославской команды, они затянули странное переложение «Янки-дудл». Никто не мог сказать, в чем было дело. Не было даже совсем понятно, пели ли они на английском или одном из нескольких югославских языков. Но американские парни знали мотив, и что-то в интонации, с которой были пропеты некоторые строки, убедило Чака Дэя, что югославы поняли вчерашнюю шутку и теперь наносили смертельную обиду Соединенным Штатам Америки. Дэй взвился со своего стула и с кулаками кинулся на югославов. Бобби Мок бросился прямо за ним, целясь не в югославского рулевого, а в самого большого парня в команде. Сразу за Моком понеслись остальные парни Вашингтона, а за ними, просто ради забавы, вся австралийская команда. Немецкая команда кинулась драться за югославов. Полетели стулья и оскорбления. Грудь в грудь, парни сталкивались, толкали других парней. Еще несколько ребят присоединились к толпе. Все снова кричали, и снова никто не понимал, что говорят остальные. Наконец голландская команда вмешалась в свалку, оттащив парней обратно за их столы, и разрешила конфликт на идеальном дипломатическом английском.
Однако даже несмотря на то, что парни сильно волновались, еще кое-что происходило между парнями Албриксона. Когда они стали видеть следы напряжения и нервности друг в друге, они инстинктивно начали сближаться. Экипаж стал собираться на палубе до и после тренировок, подробно обсуждая конкретно, что можно сделать, чтобы каждый из них греб лучше. Они говорили друг с другом искренне, глядя в глаза. Шутки и болтовня остались позади. Они стали серьезными, как никогда раньше. Каждый в команде знал, что определяющий момент в его жизни был уже на носу; и никто не хотел его испортить. И никто не хотел испортить его остальным.
