Теперь они шли нос к носу. На балконе эллинга Эл Албриксон раскусил сигарету во рту пополам, выплюнул ее, прыгнул на двух ногах, встал на стул и начал орать Моку: «Давай! Давай! Давай!» Истерически взвизгнул голос в репродукторе: «Италия! Германия! Эххх… Америка! Италия!» Три лодки неслись к финишной линии, попеременно вырывая лидерство друг у друга. Мок колотил по эвкалипту так быстро, как мог, его стук звучал почти как пулеметная очередь на корме лодки. Хьюм все увеличивал и увеличивал темп до тех пор, пока он не достиг сорока четырех ударов в минуту. Парни никогда раньше не гребли в таком ритме – они даже не думали, что это возможно. Их лодка немного вырвалась вперед, но итальянцы снова подбирались. Немцы плыли совсем рядом. «Дойч-ланд! Дойч-ланд! Дойч-ланд!» – гремело в ушах парней. Бобби Мок сидел верхом на корме и, наклонившись вперед, колотил по дереву, выкрикивая слова, которые все равно никто не слышал. Парни сделали один последний могучий гребок и пронеслись через финишную линию. В одну секунду немецкая, итальянская и американская лодки завершили гонку.
На балконе Гитлер поднял стиснутый кулак на высоту плеча. Геббельс прыгал на стуле. Герман Геринг снова ударил по колену, с довольной улыбкой на лице.
В американской лодке Дон Хьюм опустил голову, как будто молился. В немецкой лодке Герд Фельс опрокинулся назад, на колени к гребцу на седьмом сиденье. Херберт Шмидт поднял триумфально кулак над головой. В итальянской лодке, один из ребят наклонился вперед, и его вырвало за борт. Толпа продолжала кричать: «Дойч-ланд! Дойч-ланд! Дойч-ланд!»
Никто не знал, кто победил.
Американская лодка медленно проплыла по озеру за трибуны, в более тихое место. Парни налегали на весла, ловя ртом воздух, их лица все еще выражали неимоверную боль. Шорти Хант не мог поднять глаза на гоночную дистанцию. Кто-то прошептал:
– Кто выиграл?
Роджер Моррис крякнул:
– Ну… мы наверное… кажется.
Наконец репродукторы снова ожили для оглашения официальных результатов.
Нос американской лодки дотронулся до линии через 6 минут 25,4 секунды от начала гонки, на шесть десятых секунды впереди итальянской лодки и ровно на секунду впереди немецкой. Крик толпы резко стих, как будто в рупор вставили пробку.
На балконе эллинга Хаус Вест Гитлер встал со стула, развернулся и удалился в здание, не говоря ни слова. Геббельс и Геринг, как и остальные официальные лица нацистов, поспешили за ним. В американской лодке у парней ушло несколько секунд, чтобы понять объявление, сделанное на немецком. Но когда они поняли, выражение боли на лицах внезапно превратилось в широкие белые улыбки, которые десятилетиями позже будут сверкать на старых пленках новостей, освещавших величайший момент в их жизни.
В Сиэтле сводные братья Джо кричали, аплодировали, бегали и прыгали от радости по дому, бросая подушки с дивана в воздух. Гарри стоял посреди этого хаоса и хлопал в ладоши. Джойс сидела на табуретке и плакала от восторга, не скрывая слез. Через какое-то время, со слезами, все еще катившимися по ее лицу, она поднялась, чтобы выключить радио. Она аккуратно вернула клевер в книгу, обняла будущего свекра впервые в жизни и начала готовить сэндвичи.
Глава девятнадцатая
В чем духовная ценность гребли?.. Потеря себя полностью для общего усилия команды как целого.
Джордж Йеоманс Покок
После оглашения результатов парни медленно проплыли мимо трибун, где их поприветствовали редкими вежливыми аплодисментами. Эл Албриксон и Джордж Покок спустились с балкона и стали прокладывать себе путь через толпу на лужайке перед Хаус Вест, пытаясь добраться до своих парней. Роял Броухэм побежал в пресс-службу и начал писать спортивную историю всей его карьеры, вкладывая в нее все свое сердце, отыскивая язык своей души, который смог бы отдать должное тому невероятному событию, которое он только что лицезрел. Однако он не знал, что гильдия журналистов в Сиэтле только что выстроила кордон пикетчиков вокруг офисов «Сиэтл Пост-Интеллиженсер». Этим утром не будет выпуска «Пост-Интеллиженсера», и его история никогда не будет напечатана. Но камеры Лени Рифеншталь продолжали снимать, как парни подошли к пристани перед Хаус Вест. Под наблюдением нескольких нацистских офицеров олимпийские официальные лица спустились на пристань, подали руку Бобби Моку и отдали Дону Хьюму огромный лавровый венок, такой большой, что выглядел он так, будто создан для лошади, а не для людей. Хьюм, смущенный и не уверенный, что с ним делать, опустил венок через голову, скромно улыбнулся и передал его назад, Джо, который сделал то же самое, а потом передал его Шорти Ханту, и так далее, через всю лодку до Роджера Морриса на носу. Запыхавшийся Эл Албриксон пришел на пристань, склонился над лодкой и внезапно осознал, что не может подобрать слова. Наконец, симулируя безразличие, он указал на венок и проворчал Роджеру Моррису:
– Где ты взял веник?
Роджер показал большим пальцем через плечо:
– Подобрал на воде, вниз по трассе.
Парни выбрались из лодки и встали по стойке «смирно», пока немецкий оркестр играл «Знамя, усыпанное звездами». Потом они пожали руки нескольким официальным лицам соревнований, подняли на плечи «Хаски Клиппер» и понесли его обратно в эллинг. Для всего мира, в своих грязных свитерах и неподходящих шортах, они выглядели так, будто только что вернулись с тренировки на озере Вашингтон. Репортер из «Юнайтед Пресс» задержал Эла Албриксона по пути в эллинг и спросил, что он думает о своих парнях. На этот раз Албриксон подобрал слова. Эта команда была, сказал он однозначно, «самой лучшей из всех, которых я когда-либо видел в лодке. А я видел много просто изумительных команд».
На следующее утро они очень рано вернулись в Грюнау, где команда операторов Лени Рифеншталь и международные новостные операторы попросили их поснимать. Рифеншталь уже поймала хорошие кадры на главной гонке за золотые медали как из лодок, так и с берега, но она хотела крупных планов с позиций рулевого и загребного. Парни договорились грести с оператором, который сначала сидел на месте Хьюма, потом на месте Мока. Команды Италии и Германии сделали то же самое. Результаты были потрясающие. Цикл сцен с восьмивесельными лодками стал одним из самых драматических в «Олимпии». Рифеншталь умело нарезала кадры дальнего плана гонки с крупным планом Бобби Мока и других рулевых, решительно выкрикивающих команды в камеру. А их, в свою очередь, перемешала с ближними планами загребных, которые толкали в неимоверном напряжении и ритмично раскачивались назад и вперед, пригибаясь то ближе к камере, то назад, от нее.
Когда съемки были закончены, парни приготовили «Хаски Клиппер» для отправки обратно в Сиэтл, снова надели свою олимпийскую форму и направились на олимпийский стадион еще раз, чтобы посмотреть футбольный матч за «золото» между Австрией и Италией. После матча парни сами отправились в центр стадиона, чтобы получить свои медали. Когда они выстроились рядом с немецкой и итальянской командами, олимпийские официальные лица подошли к американскому строю, повесили золотые медали на шеи парням и возложили лавровые венки на их головы. Потом Бобби Мок, самый маленький из них, поднялся на самую высокую платформу на подиуме. Один из парней в его команде отпустил остроту:
