В таких условиях ничего не могло вырасти, и без кукурузы, пшеницы и сена погибал домашний скот. Обеспокоенный министр сельского хозяйства, Генри Уоллес, отправил экспедицию в Гоби, чтобы изучить, есть ли какие-нибудь виды трав, которые смогут выжить в тех пустынях, которыми быстро становились Запад и Средний Запад Америки.
Но сейчас жара и засуха были последней проблемой. Девятого мая огромная пылевая буря нависла над восточной Монтаной, прошла по Дакоте и Миннесоте, подняла 12 миллионов тонн грязи в Чикаго, а потом ушла на Бостон и Нью-Йорк. Как и в ноябре 1933 года, люди стояли в Центральном парке и смотрели в небо, пораженные чернеющим над ними небом. Где-то в окрестностях 350 миллионов тонн американской пахотной земли были подняты в воздух этим ураганом. «Нью-Йорк таймс» заявила, что это «самая огромная пыльная буря в истории Штатов». Но на самом деле впереди, всего через несколько месяцев, их ожидали еще более страшные бури и еще более великие страдания.
Пока Джо ехал на северо-запад, пересекая Оклахому и восточную часть Колорадо, мимо него проносились хмурые серо-коричневые пейзажи. Вся страна, казалось, поблекла и потускнела под обжигающим солнцем. Кроме движения самого поезда, все вокруг замерло, будто в ожидании следующей атаки. Мелкая пыль осела на полосах скошенного сена вдоль заградительных линий. Чахлые стебли кукурузы, высотой всего по пояс, с уже пожухлыми желтыми заворачивающимися листьями жалко растянулись в поломанные ряды на иссушенных тусклых полях. Ветряные мельницы стояли без движения, а их оцинкованные стальные лопасти сверкали на палящем солнце. Костлявые коровы с выпирающими ребрами и низко висящими головами апатично бродили по дну маточных прудов, где даже ил высох и потрескался мозаикой черепков, жестких, как камни. Когда его поезд проезжал мимо одного ранчо в Колорадо, Джо наблюдал, как мужчины отстреливали изголодавшихся коров и скидывали их тела в огромные траншеи.
Однако больше всего внимание Джо привлекали люди. Они сидели на крыльцах домов, стояли босиком на иссушенных полях, залазили на изгороди в своих выцветших комбинезонах или потрепанных льняных робах. Они поднимали руки ко лбам, чтобы посмотреть на поезд, пока тот проезжал мимо, тяжелым и холодным взглядом – они завидовали поезду и тем, кого он вез, их возможности покинуть эти Богом забытые места.
И многие из них решались уехать. Скромный и прерывистый поток автомобилей с потрескавшейся на них краской и залатанными шинами тянулся по изрезанным колеями дорогам, которые шли параллельно железнодорожным путям, и все двигались в одном направлении – на запад. К крышам автомобилей были привязаны старые стулья, швейные машинки и корыта. На задних сиденьях примостились пыльные дети и собаки, беззубые старики, тюки с одеялами и коробки с консервами. Чаще всего эти скитальцы просто покидали дома, оставляя двери открытыми, чтобы их соседи могли свободно распоряжаться оставленным имуществом – диванами, фортепиано и каркасами кроватей, слишком большими, чтобы уместить их на крыше машины. У некоторых – в основном у одиноких мужчин – не было машин, на которые они могли погрузить свои вещи. Пешком они брели по путям в своих фетровых шляпах и пыльных черных плащах – в лучших из тех, что были у них – и несли чемоданы, перевязанные бечевкой, или держали за плечами узелки, бросая резкие взгляды на Джо, когда его поезд проносился мимо.
Он проехал через восточную часть Вашингтона и через Каскадные горы, где в высохших лесах национального заповедника были развешаны предупреждения о возможности лесных пожаров и где в последние месяцы отчаявшиеся безработные дровосеки сами разжигали огонь, создавая себе рабочие места – чтобы тушить его. Потом наконец поезд добрался до сравнительно прохладного и зеленого, благодатного района Пьюджет-Саунд, возможно, единственного региона Америки, который не был высушен дотла тем летом.
Когда Джо приехал домой, то узнал, что, хотя температура в Сиэтле не поднималась, там тоже было жарко – из-за давно разгоравшегося трудового конфликта между почти тридцатью пятью тысячами членов Межнациональной ассоциации портовых грузчиков и пароходными компаниями, который теперь вспыхнул в портовых городах по всему Западному побережью. Этот бунт унес жизни восьмидесяти человек, в Сиэтле же он достиг пика 18 июля. Двенадцать тысяч членов ассоциации построились боевыми клиньями и прорвались через кордоны конной полиции, оснащенной слезоточивым газом и полицейскими дубинками, удачно помешав разгрузке судна теми рабочими, кто прекратил бунтовать, – среди них были парни из общины и футболисты Вашингтонского университета, нанятые пароходными компаниями. Разверзся ад. Ужасная битва бушевала дни напролет на пристанях, верфях и улицах береговой линии Бухты Смитта, и обе стороны несли потери. Бастующие, вооруженные деревянными дубинами, атаковали полицейские позиции. Конная полиция начала атаки на скопления бастующих, поражая их полицейскими дубинками. Мэр города, Чарльз Смитт, приказал начальнику полиции приступить к размещению автоматических ружей на 91 причале; начальник полиции отказался это делать и вернул мэру свой значок.
Пока вся страна жарилась под неумолимым солнцем и жестокие схватки разгорались на Западном побережье, политический диалог тем летом тоже становился все горячее. Франклин Рузвельт уже занимал пост президента целых полтора года, биржа стабилизировалась на какое-то время, уровень безработицы немного уменьшился. Однако для миллионов американцев – для большей их части – эти времена казались все еще такими же тяжелыми, как всегда. Оппозиция все чаще озвучивала претензии к новому президенту, обращая пристальное внимание больше на его политические методы, а не на конечный результат. В национальном обращении 2 июля Генри Флетчер, председатель Республиканской партии, раскритиковал «Новый курс» президента, называя его «антидемократическим отступлением от всех истинноамериканских принципов». Свою речь он продолжил мрачными предсказаниями ужасных последствий тех решений, которые казались ему радикальным экспериментом правительства в духе социализма: «Среднестатистический американец думает: «У меня дела может, и идут лучше, чем в прошлом году, вопрос в том, будет ли все хорошо, когда я заполню свою налоговую декларацию, а как же мои дети и дети их детей?» Через два дня сенатор-республиканец Айдахо Уильям Бора, который изначально считался прогрессивным республиканцем, предупредил, что политика Рузвельта ставила под угрозу все основы американских свобод и что их «надвигающийся паралич бюрократии угрожает свободе прессы, влечет за собой огромные расходы и деморализацию народа».
Но в отдаленном уголке страны в то невероятно жаркое лето было положено начало крупному и более позитивному событию. Рано утром 4 августа, еще перед восходом солнца, жители Сиэтла сели в свои автомобили и направились на восток, к возвышающейся цепи Каскадных гор. Люди Спокана отыскали свои корзинки для пикника, положили в них сэндвичи, загрузили их на задние сиденья машин и направились на восток. Вождь Джордж Фридландер и делегация индейцев племени Колвилль надели свои оленьи шкуры, мокасины и национальные головные уборы и направились на юг. Уже поздним утром все дороги восточного Вашингтона были заполнены плотными потоками автомобилей, стекающимися со всех направлений в одно неприметное местечко – Эфрата, маленький одинокий городок с населением 516 человек, расположенный в районе долин и каналов, недалеко от реки Колумбия, и пятидесятиметрового сухого каньона Гранд-Кули.
