— Весь город судачит об этом твоем объявлении в «Эль Тьемпо», — произнесла жена, усаживаясь в соседнее кресло. — Даже падре на утренней мессе упомянул о нем в своей проповеди. Его читала вся Пьюра. Кроме меня.
— Мне не хотелось тебя расстраивать, вот я тебе и не говорил, — оправдывался Фелисито. — Но вот же оно, у тебя в руке. Отчего же ты его не прочитала?
Фелисито заметил, как Хертрудис беспокойно ерзает в кресле, как отводит глаза.
— Я позабыла, — неохотно процедила она. — Из-за своего зрения я почти не читаю и почти не разбираю букв. Они так и пляшут у меня перед глазами.
— Тебе давно пора сходить к окулисту, пусть он проверит твое зрение, — упрекнул жену Фелисито. — Как же ты могла утратить способность к чтению — такого, кажется, ни с кем не бывало, Хертрудис.
— Ну а со мной все так и происходит, — отвечала она. — Да, в свободный денек я схожу к доктору. А теперь, пожалуйста, прочитай мне, что ты там напечатал в «Эль Тьемпо»! Я просила Сатурнину, но она тоже не может читать.
Хертрудис протянула мужу газету, Фелисито надел очки и прочел:
Господа шантажисты с паучком!
Хотя вы и сожгли мою контору «Транспортес Нариуала», предприятие, которое я создавал честным трудом всей моей жизни, я публично объявляю вам, что никогда не отстегну мзды, которую вы вымогаете ради моей защиты. Я предпочитаю смерть. Вы не получите от меня ни единого сентаво, поскольку я полагаю, что мы, люди достойные, трудолюбивые и уважаемые, не должны бояться подобных вам бандитов и грабителей, мы должны бороться с вами, пока не упрячем в тюрьму, где вам только и место.
Так я заявляю и подписываюсь:
Фелисито Янаке (материнской фамилии нет)
[30].
Женская туша довольно долго пребывала в неподвижности, переваривая услышанное. В конце концов Хертрудис прошептала:
— Значит, падре на проповеди сказал правду. Ты смелый мужчина, Фелисито. Да смилуется над нами Многострадальный Господь. Если мы выберемся из этой передряги, я отправлюсь в Айябаку, чтобы помолиться на празднике, который там устраивают двенадцатого октября.
VI
— Сегодня ночью не будет никаких историй, Ригоберто, — сказала Лукреция, когда они улеглись и погасили свет. В голосе жены звучала тревога.
— Мне тоже сегодня не до фантазий, любовь моя.
— Ты наконец что-то узнал о них?
Ригоберто кивнул в темноте. Неделю после свадьбы Исмаэля и Армиды они с Лукрецией провели в тревоге, дожидаясь реакции гиен. Но дни шли за днями, и ничего не происходило. И вот наконец два дня назад доктор Клаудио Арнильяс, адвокат Исмаэля, позвонил, чтобы предупредить Ригоберто. Близнецы пронюхали, что гражданская церемония проходила в мэрии Чоррильоса и Ригоберто был одним из свидетелей. Ему следовало быть наготове — ведь гиены могли позвонить в любой момент.
Они позвонили через несколько часов.
— Мики и Эскобита попросили меня о встрече, и я был вынужден согласиться — что еще мне оставалось, — добавил Ригоберто. — Они придут завтра. Я не сказал об этом сразу же, чтобы не омрачать тебе день, Лукреция. Да, нас ожидает небольшая проблема. Надеюсь, после их визита я по-прежнему буду цел и невредим.
— А знаешь, Ригоберто? Меня больше заботят не они, мы ведь знали, что все так и случится. Мы их ждали, не так ли? Они и должны были нагрянуть, так что делать нечего. — Лукреция переменила тему. — Сейчас женитьба Исмаэля и ругань с парой ублюдков меня нисколько не беспокоит. Что меня тревожит, что не дает спать по ночам, так это Фончито.
— Что, снова этот субъект? — заволновался Ригоберто. — Явления повторились?
— Они никогда и не заканчивались, сынок, — напомнила Лукреция дрожащим голосом. — Изменилось, по-моему, вот что: мальчик перестал нам доверять и больше нам про них не рассказывает. Вот что беспокоит меня больше всего. Ты разве не видишь, каким он стал, бедняжка? Печальный, потухший, замкнувшийся в себе. Прежде он все нам рассказывал, но теперь, я боюсь, он многое скрывает. И может быть, из-за этого тоска съедает его живьем. А ты не замечаешь? Ты настолько погружен в мысли о гиенах, что даже не видишь, как переменился твой сын за эти месяцы. Если мы срочно что-нибудь не предпримем, с ним может случиться что угодно, и тогда мы будем мучиться всю оставшуюся жизнь. Ну как ты не понимаешь?
— Я все прекрасно понимаю. — Ригоберто перевернулся на другой бок. — Дело в том, что я не знаю, что мы могли бы придумать. Если у тебя есть решение, то поделись со мной, и мы так и поступим. А сам я не знаю, что делать. Мы водили мальчика к лучшему в Лиме психологу, я обращался к профессорам, я каждый день пытаюсь до него достучаться и снова обрести его доверие. Скажи, что мне сделать еще, и я это сделаю. Лукреция, я тревожусь о Фончито не меньше твоего. Думаешь, меня не волнует судьба моего сына?
— Я знаю, я все знаю, — согласилась она. — Просто мне пришло в голову, что — только не смейся — я так взбудоражена всем происходящим, что… ну в общем, это только идея, обыкновенная идея.
— Скажи, что пришло тебе в голову, и мы начнем действовать, Лукреция. Что бы это ни было, клянусь тебе, мы это сделаем.
— Почему бы тебе не переговорить с твоим другом, падре О’Донованом? Только, пожалуйста, не смейся.
— Ты хочешь, чтобы я поговорил об этом деле со священником? — изумился Ригоберто. И все-таки хохотнул. — Но зачем? Чтобы он изгнал из Фончито демона? Ты что, всерьез восприняла мою шуточку насчет дьявола?
Все это началось много месяцев назад — быть может, прошел уже год — самым невинным образом. За воскресным завтраком Фончито, словно нехотя и не придавая происходящему особого значения, неожиданно поведал отцу и мачехе о своей первой встрече с этим субъектом.
— Я знаю, как тебя зовут, — весело улыбаясь, произнес пожилой господин. — Твое имя — Люцифер.
Мальчик воззрился на него с изумлением. Он пил инка-колу из бутылки, держа школьный портфель на коленях, и только теперь обратил внимание на этого сеньора в пустой кафешке в парке Барранко, недалеко от дома Ригоберто. За соседним столиком сидел кабальеро с седыми висками и веселыми глазами, очень худой, одетый скромно, но весьма элегантно. На господине был серый костюм и фиолетовый жилет с белыми ромбами. Он мелкими глотками пил кофе из чашечки.
— Я ведь решительно запретил тебе разговаривать с незнакомцами, Фончито! — напомнил Ригоберто. — Ты что, забыл?
— Мое имя Альфонсо, а не Люцифер, — ответил мальчик. — А друзья называют меня Фончо.
— Папа желает тебе добра, дорогой, — вмешалась мачеха. — Никогда не знаешь, что за типы ошиваются возле школьных дверей.
