— Если ты скажешь мне, что все это правда, я тебе поверю, — сказал Ригоберто, погладив мальчика по волосам, — он редко позволял себе подобные жесты. — Я прекрасно знаю, Фончито что ты никогда мне не врал, да и сейчас не будешь начинать.
Дон Ригоберто присел на стул за письменным столом сына. Он видел, как мальчику трудно говорить и как он встревожен: то смотрит в стену, то перебегает глазами по книгам на полке — только бы не встретиться со взглядом отца. В конце концов Фончито набрался сил, чтобы продолжать:
— И вот, пока мы так разговаривали, к трибуне подбежал Курносый Пессуоло, мой друг, ты его знаешь. Он меня окликнул:
— Фончо, да что с тобой? Перемена уже кончилась, все возвращаются по классам. Поспешай, дружище!
Фончито тут же вскочил со своего места:
— Простите, мне нужно идти, перемена кончилась. — Так он простился с господином Эдильберто Торресом и побежал навстречу другу.
— Курносый сразу начал строить рожи и крутить пальцем у виска, как будто у меня в голове винтиков не хватает, папа.
— Братишка, ты что, свихнулся? — спросил он на бегу. — С кем это ты прощался, ёлки-палки?
— Я не знаю, что это за дядька, — на бегу объяснил Фончито. — Его зовут Эдильберто Торрес, и он говорит, что помогает нашему директору в практических вопросах. Ты его видел когда-нибудь у нас в школе?
— Да о каком еще дядьке ты мне рассказываешь, полудурок? — спросил Курносый Пессуоло, резко остановившись и тяжело отдуваясь. Он удивленно воззрился на своего друга. — Там никого не было, ты говорил с пустотой, как те, у кого башка не на месте. Может, и ты у нас наполовину съехал?
Они успели войти в класс, и оттуда уже не было видно футбольных трибун.
— Ты что, его не видел? — Фончито схватил товарища за плечо. — Этого седого господина в костюме, при галстуке, в фиолетовом жилете, ну, он сидел прямо рядом со мной? Поклянись, что не видел его, Курносый.
— Не капай мне на мозги! — Курносый Пессуоло снова поднес палец к виску. — Ты сидел там один, как хер в чистом поле, кроме тебя, никого не было. Ты, стало быть, сошел с ума, или у тебя глюки пошли. Не заводи меня, Альфонсо. Признавайся, ты ведь решил меня подколоть? Уверяю, со мной этот номер не пройдет.
— Я знал, что ты мне не поверишь, папа, — со вздохом прошептал Фончито. А потом помолчал и добавил: — Но я-то прекрасно знаю, что́ я вижу и чего не вижу. А еще ты можешь быть уверен, что я не съехал с катушек. Я рассказал все как было. Точка в точку.
— Ну ладно, ладно. — Ригоберто попытался успокоить сына. — Возможно, это твой друг Пессуоло не заметил этого Эдильберто Торреса. Ну, он подошел не с той стороны, какое-нибудь препятствие помешало ему увидеть твоего собеседника. И давай-ка больше об этом не думай. Какое тут может быть еще объяснение? Твой курносый друг просто его не увидел, вот и все. Не станем же мы верить в привидения в наше-то время, точно, сынок? Забудь об этой истории, а в первую очередь — об Эдильберто Торресе. Скажем так: он не существует и никогда не существовал. Был, да весь вышел, как вы теперь говорите.
— Очередная бессовестная выдумка этого мальчишки, — позже уверяла мужа донья Лукреция. — Он никогда не оставит нас в покое. Теперь вот ему одному на футбольной площадке его школы является какой-то субъект. Что за беспорядок в этой детской головке, бог ты мой!
Однако потом именно Лукреция побудила мужа наведаться в школу «Маркхэм» (так чтобы Фончито ни о чем не узнал) и переговорить с директором мистером Макферсоном. Этот разговор дался дону Ригоберто непросто.
— Разумеется, он незнаком и даже никогда не слышал об Эдильберто Торресе, — объяснял Ригоберто супруге ночью, в час, отведенный ими для задушевных бесед. — К тому же, как и следовало ожидать, этот гринго насмехался надо мной в свое удовольствие. По его словам, абсолютно невозможно, чтобы посторонний проник в школу, а уж тем более — на футбольную площадку. Никому, кроме преподавателей и служащих, не разрешается там появляться. Мистер Макферсон тоже считает, что мы столкнулись с одной из фантазий, к которым так склонны развитые и чувствительные детки. Он предложил мне не придавать ни малейшего значения этой истории. В возрасте Фончито — это самое обычное дело, когда ребенок время от времени встречается с привидением, если только он не дурачок. Мы договорились, что не будем рассказывать Фончо о нашем разговоре. И по-моему, директор прав. Зачем обсуждать происшествие, в котором нет никакого смысла?
— А представь себе, если окажется, что дьявол существует, что он перуанец и зовут его Эдильберто Торрес? — Лукрецию обуял внезапный приступ смеха. Но Ригоберто видел, что это нервный смех.
Они лежали в постели, и было очевидно, что в этот ночной час уже не будет рассказов, фантазий и любовных ласк. В последнее время такое случалось с ними довольно часто. Вместо того чтобы выдумывать возбуждающие истории, они принимались беседовать и часто увлекались так, что все их время уходило на разговоры, пока наконец сон не оказывался сильнее.
— Боюсь, что тут не до смеха, — одернула сама себя Лукреция, снова вдруг посерьезневшая. — Это дело все больше набирает обороты, Ригоберто. Мы должны что-то сделать. Не знаю что, но должны. Мы не можем смотреть в другую сторону, как будто ничего не происходит.
— По крайней мере теперь я уверен, что это просто фантазии, вполне для него типичные, — раздумывал Ригоберто. — Вот только чего он добивается своими рассказами? Такие вещи не происходят просто так — у них всегда есть подоплека, какие-нибудь корни в подсознании.
— Иногда он бывает таким молчаливым, настолько погруженным в себя, что я умираю от жалости, любовь моя. Я чувствую, что мальчик страдает в молчании, и это разрывает мне душу. Он ведь уже знает, что мы не верим в эти встречи, и потому больше о них не рассказывает. А это, конечно, еще хуже.
— У него могут возникать видения, галлюцинации, — рассуждал дон Ригоберто. — Такое случается с абсолютно нормальными людьми, и с умными, и с дураками. Ему кажется, что он видит то, чего на самом деле не видит: все это существует только у него в голове.
— Ну конечно, это определенно его вымыслы, — подтвердила донья Лукреция. — Мы ведь считаем, что дьявола не существует. Я верила в него до встречи с тобой, Ригоберто. В Господа и в дьявола, как верят в любой католической семье. Ты убедил меня, что это предрассудки, благоглупости невежественных людей. А теперь получается, что этот несуществующий дьявол вторгается в нашу семью, — ведь так?
Лукреция снова нервно хихикнула и тут же умолкла. Теперь она была спокойна и задумчива.
— Откровенно говоря, я не знаю, существует он или нет, — признался Ригоберто. — Единственное, в чем я теперь убежден, так это в том, что ты сказала. Да, возможно, дьявол существует — вот как далеко я готов зайти. Но я не могу допустить, что он перуанец, что его зовут Эдильберто Торрес и что он тратит свое время на беготню за учениками из школы «Маркхэм». И хватит уже об этом!
Они обсуждали дело и так и этак и в конце концов решили отвести Фончито на психологическое обследование. Навели справки через знакомых. Все единодушно рекомендовали им доктора Аугусту Дельмиру Се́спедес. Она обучалась во Франции, была специалистом по детской психологии, и те родители, которые приводили к ней своих сыновей и дочек, рассказывали чудеса о ее учености и проницательности. Лукреция и Ригоберто опасались, что Фончито не захочет идти, и тысячу раз подстраховались, чтобы помягче объяснить ему ситуацию. Однако, к их общему удивлению, мальчуган и не думал возражать. Он согласился увидеться с психологом, несколько раз ходил к ней на консультацию, прошел все предложенные тесты и беседовал с доктором Сеспедес абсолютно открыто и доброжелательно. Когда Ригоберто и Лукреция сами нанесли визит донье Аугусте, она встретила их с обнадеживающей улыбкой. Это была женщина лет шестидесяти, полненькая, миловидная, подвижная и очень говорливая.
