— Фончито — самый нормальный ребенок на свете, — заверила доктор Сеспедес. — Даже жалко: он такой очаровашка, что мне бы хотелось поработать с ним еще чуток. Каждый сеанс с этим мальчиком был для меня радостью. Фончито умный, восприимчивый, и именно поэтому он временами не чувствует особой общности со своими одноклассниками. Однако, повторяю, он нормален до невозможности. В чем вы можете быть абсолютно уверены — так это в том, что Эдильберто Торрес не плод его воображения, а человек из плоти и крови. Столь же реальный и конкретный, как мы с вами. Фончито вам не лгал. Быть может, он слегка приукрашивал ситуацию. В этом ему помогало его богатейшее воображение. Мальчик никогда не воспринимал встречи с этим кабальеро как небесные или дьявольские откровения. Никогда! Что еще за глупости! Этот паренек твердо стоит ногами на земле, и голова у него на месте. Вы сами все это придумали, так что психолог необходим именно вам. Хотите, я запишу вас на прием? Я ведь работаю не только с детьми, но и со взрослыми, которые внезапно начинают верить, что дьявол существует и тратит свое время на прогулки по Лиме, Барранко и Мирафлоресу.
Доктор Аугуста Дельмира Сеспедес продолжала шутить, провожая супругов к дверям. На прощанье она попросила дона Ригоберто как-нибудь показать ей коллекцию эротических гравюр. «Фончито говорил, что она превосходна» — это была ее последняя шуточка. Ригоберто и Лукреция покинули консультацию, сгорая от стыда.
— Я же говорил, что обращаться к психологу крайне рискованно, — напомнил Ригоберто. — В недобрый час послушался я твоего совета. Психолог может оказаться опаснее самого дьявола, я знал это с тех пор, как прочитал Фрейда.
— Я смотрю, ты тоже считаешь всю эту историю забавной шуткой, как и доктор Сеспедес, — защищалась Лукреция. — Как бы тебе об этом не пожалеть.
— Нет, для меня это не шутка, — возразил он самым серьезным тоном. — Мне было бы легче от мысли, что Эдильберто Торреса нет. Если то, что говорит доктор Сеспедес, — правда и этот тип существует на самом деле и преследует нашего Фончито, то скажи мне, черт возьми, что нам теперь предпринять?
Они не предприняли ничего, а мальчик довольно долго не рассказывал им про Эдильберто Торреса. Он продолжал жить своей обычной жизнью, ходил в школу и возвращался домой в установленное время, закрывался в своей комнате на час или на два, чтобы сделать уроки, иногда по воскресеньям выходил погулять с Курносым Пессуоло. А еще — хотя и с большой неохотой, по настоянию дона Ригоберто и доньи Лукреции — присоединялся к другим ребятам из их квартала, чтобы пойти в кино, на стадион, поиграть в футбол или сходить на вечеринки. Однако в своих ночных разговорах Ригоберто и Лукреция соглашались: хотя Фончито и ведет себя как нормальный мальчишка, все-таки сейчас он не такой, как раньше.
Что же в нем переменилось? Так сразу и не определишь, но отец с мачехой были уверены: Фончито стал другим. И это была глубокая трансформация. Проблема взросления? Этот непростой переход от детства к юности, когда ломается голос, а на щеках пробиваются волоски, предвестники грядущей бороды, и одновременно с этим мальчик начинает чувствовать, что он уже не мальчик, но еще и не мужчина, и пытается — в своей одежде, в позах, в жестах, в разговорах с друзьями и девушками — быть тем самым мужчиной, каким он станет позже. А Фончито сделался гораздо лаконичнее, сдержаннее; на семейных обедах он теперь скупо отвечал на вопросы о школе и друзьях.
— Я знаю, что с тобой происходит, — рискнула однажды донья Лукреция. — Ты влюбился! Ведь так, Фончито? Тебе приглянулась какая-то девчонка?
Он покачал головой, даже не покраснев.
— Сейчас у меня нет времени на такие вещи, — ответил он серьезным тоном, даже не пытаясь отшутиться. — Скоро у нас экзамены, и я хочу получить хорошие отметки.
— Вот это мне нравится, Фончито, — похвалил сына дон Ригоберто. — Зато потом времени на девочек у тебя будет хоть отбавляй.
И вдруг неожиданно румяное личико осветилось улыбкой, а в глазах Фончито появилось опасное лукавство прошлых времен.
— К тому же, Лукреция, ты ведь знаешь, что единственная женщина в мире, которая мне нравится, — это ты.
— Ах ты господи, дай я тебя поцелую, малыш! — Донья Лукреция захлопала в ладоши. — Но что делают эти руки, муж мой? Что это значит?
— Это значит, что все эти разговоры о дьяволе возбуждают и мое воображение… и кое-что еще, любовь моя.
И они долго наслаждались друг другом, решив, что шуточка насчет дьявола отошла в мир иной. Но нет, пока что не отошла.
VII
Случилось так, что однажды утром сержант Литума и капитан Сильва (последнему пришлось временно поумерить свой пыл в отношении пьюранок вообще и сеньоры Хосефиты в частности) обратили все свои пять чувств на дело Фелисито Янаке, силясь отыскать путеводную нить, которая направила бы их расследование. Накануне полковник Риос Пардо, он же Скребисук, снова устроил им выволочку, причем ругался последними словами, поскольку известие о вызове, который Фелисито бросил мафиози в газете «Эль Тьемпо», добралось уже и до Лимы. Министр внутренних дел лично звонил полковнику и требовал распутать скандальный случай немедленно. Столичная пресса эхом отозвалась на объявление коммерсанта, и теперь не только полиция, но и само правительство выглядело комично в глазах общественности. Достать этих шантажистов и хорошенько проучить — такой приказ поступил с самых верхов.
— Мы должны восстановить авторитет полиции, мать вашу! — рычал из-под своих огромных усов разъяренный Скребисук, и глазищи его полыхали жаром, точно угли. — Кучка пакостников не может так измываться над нами. Или вы возьмете их ipso facto
[31], или будете сожалеть об этом деле до конца своей службы. Клянусь святым Мартином де Порресом
[32] и самим Господом Богом!
Литума и капитан Сильва под лупой изучили показания всех свидетелей, составили картотеку с перекрестными ссылками, сопоставили информацию, тасуя предположения и отбрасывая их одно за другим. Время от времени в качестве передышки капитан разражался хвалебными речами — лихорадочно-сексуального характера — по поводу округлостей сеньоры Хосефиты: он уже успел влюбиться в секретаршу Фелисито. Непристойно жестикулируя, он абсолютно серьезным тоном объяснял своему подчиненному, что эти ягодицы — не просто большие, круглые и симметричные, они еще «слегка подпрыгивают при ходьбе», отчего у капитана в унисон начинали пульсировать и сердце, и кое-что еще. Вот почему, — заявлял он, — «несмотря на возраст, лунообразное лицо и легкую косолапость, Хосефита — это бабенка будьте-нате».
— За нее куда приятнее подержаться, чем за роскошную Мабель, если уж ты так настаиваешь на сопоставлениях, Литума, — уточнил капитан. Глаза его выпучились: он как будто видел прямо перед собой задницы двух дам и производил сложное сравнение. — Да, я признаю, что подруга дона Фелисито обладает изящным силуэтом, задорными сиськами, полными руками и ногами правильной формы, но вот нижняя палуба, как ты наверняка заметил, оставляет желать лучшего. Особо не ухватишься. Этот зад не смог развиться, не расцвел; в какой-то момент он словно бы атрофировался. Согласно моей классификации, это «робкий задок», ну, ты меня понимаешь.
