— Теперь этот педофил выдает себя за теолога и знатока библейских текстов! — Дон Ригоберто был в негодовании. — Ты просто не представляешь, Фончито, как мне хочется встретиться с ним лицом к лицу. В любую минуту он может признаться тебе, что и сам — священник…
— А он уже признался, папа, — перебил мальчик. — Ну, лучше сказать, он больше не священник, но когда-то им был. Он отказался от сана еще в семинарии, перед рукоположением. Ему было не под силу хранить целомудрие, так он сказал.
— Мне бы не следовало говорить с тобой о таких вещах, ты все же еще слишком юн, — добавил сеньор Эдильберто Торрес; он немного побледнел, голос его дрожал. — Но уж что было, то было. Я все время мастурбировал, даже по два раза на день. Это меня до сих пор печалит и лишает покоя. Потому что, заверяю тебя, я чувствую в себе истинное призвание служить Господу. Примерно с твоих детских лет. Вот только мне так и не удалось победить проклятого демона плоти. Мне уже казалось, что я схожу с ума из-за искушений, которым подвергался денно и нощно. И тогда — что было делать? — я покинул семинарию.
— Он говорил с тобой об этом? — возмутился дон Ригоберто. — О мастурбации, о дрочке?
— И тогда, сеньор, вы женились? — робко спросил мальчик.
— Нет-нет, я до сих пор холостяк, — принужденно рассмеялся сеньор Торрес. — Чтобы вести половую жизнь вовсе не обязательно жениться, Фончито.
— Согласно католическим нормам — обязательно, — возразил мальчик.
— Конечно, потому что в вопросах секса католическая религия слишком строга и нетерпима. К тому же в наши снисходительные времена меняется даже Рим, хотя и со скрипом.
— Да-да, теперь я припоминаю, — перебила Хосефиту сеньора Лукреция. — Ну конечно, я где-то читала или смотрела по телевизору. Сеньор Янаке — это тот, кого сын и любовница пытались похитить, чтобы отобрать все его деньги?
— Так-так, ну это уже за пределами всякого вероятия. — Новости совершенно ошеломили дона Ригоберто. — По вашим словам выходит, что мы угодили прямо в волчью пасть. Если я правильно понимаю, офис и дом вашего шефа днем и ночью окружены журналистами?
— Только не ночью. — Хосефита с победной улыбкой постаралась успокоить этого господина с большими ушами, который не только побледнел, но и принялся выделывать жуткие гримасы. — Поначалу это было вовсе невыносимо. Журналисты бродили вокруг его дома и конторы сутками. Но потом они утомились: теперь по ночам они уходят спать или пьянствовать, потому что здесь, в Пьюре, все журналисты — ночеброды и романтики. План сеньора Янаке прекрасно сработает, не волнуйтесь.
— И в чем же состоит этот план? — поинтересовался Ригоберто. Он отставил в сторону вазочку с недоеденным мороженым, а стакан лимонада, который все еще держал в руке, осушил одним глотком.
Все очень просто. Они могут вернуться к себе в отель или, если пожелают, сходить в кино: в новых шопинг-центрах их теперь уйма, да самых современных; Хосефита рекомендует им бизнес-центр «Open Plaza» — он находится в районе Кастилья, не очень далеко, рядышком с мостом Андрес Авелино Касерес. На улицах Пьюры им светиться не стоит. А вечером, когда все газетчики уберутся с улицы Арекипа, Хосефита сама их отыщет и отведет в дом сеньора Янаке. Это недалеко, всего в двух куадрах отсюда.
— Ну как же не везет этой бедной Армиде, — вздохнула донья Лукреция, как только Хосефита ушла. — Она угодила в ловушку еще похуже той, из которой хотела выбраться. Не понимаю, как это газетчики или полиция до сих пор ее не выцепили.
— Я не собирался шокировать тебя своими откровениями, Фончито, — смущенно извинился Эдильберто Торрес, опустив глаза и понизив голос. — Но вот, мучимый этим проклятым демоном плоти, я начал ходить в бордели и платить деньги проституткам. И это было ужасно: я сам себе был отвратителен. Надеюсь, ты никогда не поддашься этим мерзостным искушениям, как это случилось со мной.
— Я прекрасно понимаю, к чему этот подонок подталкивает тебя своими разговорчиками о шаловливых ручках и потаскухах. — Дон Ригоберто задыхался от бешенства. — Ты должен был бежать без оглядки и больше его не слушать. Разве ты не сообразил, что его так называемые откровения — это стратегия, чтобы заловить тебя в его сети, Фончито?
— Папа, ты ошибаешься! Уверяю тебя, сеньор Торрес говорил искренне, у него не было скрытых намерений. Он выглядел печальным, он умирал со стыда за эти свои поступки. У него внезапно покраснели глаза, голос пресекся, и он снова расплакался.
— Хорошо, что я, по крайней мере, прихватил с собой интересную книжку, — заметил дон Ригоберто. — До вечера нам придется еще долго сидеть на одном месте. Надеюсь, вам не придет в голову тащиться в кинотеатр по такой жаре?
— А почему бы и нет, папа? — запротестовал Фончито. — Хосефита сказала, что там кондиционеры и все такое современное!
— Давай немножко полюбуемся на их достижения, — поддержала пасынка донья Лукреция. — Разве про Пьюру не рассказывают, что это самый прогрессивный город в стране? Фончито прав. Давайте пройдемся по этому бизнес-центру: а вдруг там и впрямь дают какой-нибудь интересный фильм? В Лиме мы никогда вместе не ходим в кино. Ну же, Ригоберто, соглашайся!
— Я настолько стыжусь этих нехороших, грязных поступков, что сам налагаю на себя епитимью. И иногда, Фончито, сам себя бичую до крови, — признался Эдильберто Торрес поникшим голосом, с покрасневшими глазами.
— А после этого он предложил тебе заняться самобичеванием? — взорвался наконец Ригоберто. — Предупреждаю: я буду искать этого извращенца и на земле, и на небе, чтобы встретиться с ним лицом к лицу и вправить ему мозги. Он у меня в тюрьму отправится, а если попробует мне перечить, то я всажу ему пулю. Если он снова тебе явится, так ему и передай.
— И тогда он уже разрыдался по полной и больше не мог говорить, папа, — успокаивал отца Фончито. — Клянусь тебе, это не то, что ты думаешь. Потому что, только представь, посреди этого плача он вдруг замолчал и бросился прочь из церкви — ни тебе попрощаться, ничего. Казалось, сеньор Эдильберто Торрес в отчаянии и готов покончить с собой. Он не извращенец, а страдалец. Такого скорее можно пожалеть, чем испугаться, клянусь тебе.
В этот момент разговор был прерван нервным постукиванием в дверь кабинета. Одна створка приоткрылась, в проеме возникло озабоченное лицо Хустинианы.
— Зачем, как ты думаешь, я закрывал дверь? — прикрикнул дон Ригоберто и взмахнул рукой, не давая служанке произнести ни слова. — Ты что, не видишь: мы с Фончито заняты.
— Дело в том, сеньор, что они здесь, — пролепетала Хустиниана, — стоят на пороге. И хотя я и сказала, что вы заняты, все равно хотят войти.
— Они? — вскинулся Ригоберто. — Близнецы?
— Я не знала, что еще им сказать, что сделать. — Девушка говорила взволнованным шепотом, помогая себе руками. — Они явились с извинениями. Говорят, что дело срочное, что они отнимут у вас всего несколько минут. Что им передать, сеньор Ригоберто?
— Ну ладно, проводи их в малую гостиную, — сдался хозяин. — А вы с Лукрецией будьте начеку, если вдруг придется звонить в полицию.
