– Вы выставите своего бойца? Или хотите выйти лично, Невилл?
Уорик подавил приступ неприязни. Основную часть прошедшего двадцатилетия он сражался на обеих сторонах жестокой гражданской войны, и ему неизбежным образом приходилось общаться с теми, кого он встречал в качестве врагов на поле боя. Некоторых, например Сомерсета, он уважал. В отличие от Генри Холланда, герцога Эксетерского, этот человек вел себя как тиран с теми, кто попадал в его власть, – и как лизоблюд по отношению к тем, кого ставил выше себя. Людей, подобных Уорику, он относил к какому-то непонятному среднему рангу. Ричард располагал большей властью, имел больше земли, денег и опыта, чем Эксетер, однако титул позволял герцогу приказывать графу. Холланд слишком внимательно относился к подобным тонкостям, в то время как Уорик успел повидать столько всяких разностей, что нечасто вспоминал о всяких рангах, кроме тех случаев, когда ему досаждал этот краснолицый дурак.
– Только после вас, милорд, если угодно, – проговорил граф, указывая на герольда. – Я на пару лет старше вас, а вы, вижу, не рветесь сойтись с ним. Эдуард сейчас находится в самом расцвете сил; не думаю, что во всем моем войске может найтись человек, способный выйти под моим гербом на это поле и победить его. А я не готов расстаться с жизнью только для того, чтобы Йорк мог включить новую красочную подробность в свое жизнеописание. Однако, милорд, я уверен в том, что вас внизу ждут совершенно неотложные дела. Вы должны приготовить своих капитанов у главных северных ворот.
– Кое-кто сочтет вас трусом, Невилл, если вы не ответите на вызов.
– Болтовня дураков меня не волнует, Холланд! – резко бросил Уорик. Он отвернулся, однако копившийся в его душе гнев искал выход, обращаясь скорее на Эксетера, чем на вызывающего его на поединок врага. Впрочем, какая глупость – спорить с собственным подчиненным в такой напряженный момент!
– У вас в городе находятся десять тысяч человек, – упрямо продолжал свою линию герцог, – и почти столько же стоят в нескольких милях к югу отсюда у замка Уорик. Вы послали за ними гонцов? На востоке от нас расположился де Вер, граф Оксфорд, и наши шесть тысяч, готовые ударить во фланг ублюдкам. Так созывайте их, Невилл! Спускайте свою свору!
– Я пришлю вам свои приказы, когда буду готов к этому, милорд, – невозмутимым тоном проговорил Ричард. – Но только после того, как вы вернетесь на вверенное вам место у северных ворот. Полагаю, что командование этим войском принадлежит мне, а не вам. Войском, которое я собрал, которому платил и которое кормил всю зиму, в то время как вы собрали несколько тысяч своих солдат – и что сделали с ними? Вернули себе поместья, которые утратили, когда Эдуард воцарился на троне. Вы обобрали собственную жену, у которой еще оставалось кое-какие интересные для вас владения, и уладили дюжину старинных ссор и обид убийствами и пытками, где это было возможно. Не сомневаюсь в том, что итоги удовлетворили вас, Холланд. И мне чрезвычайно хотелось бы последовать вашему примеру, вместо того чтобы брать займы в каждом монастыре и у каждого банкира для того, чтобы поддержать короля!
Голос графа постепенно становился все громче и жестче, и он подступал к Эксетеру, едва ли не угрожая:
– Вы понимаете меня, Холланд? Вы увидели возможность мстить, ненавидеть и убивать. Я же увидел свой шанс в примирении.
– O да, вы восхитительный человек, Невилл, – насмешливым тоном проговорил Генри. – Только много ли толку от этой вашей доброты? Эта руина, которая сейчас занимает Вестминстер, не способна отблагодарить вас.
– Вернитесь лучше к своим людям, милорд, – промолвил Уорик, пытаясь справиться с уже душившим его гневом. – Я сам решу, делать ли мне вылазку или отсиживаться за стеной.
– Вас назовут трусом, если вы не ответите на вызов Йорка, – выпалил Генри Холланд.
– Трусом? – вспыхнул яростью Ричард, дав волю своему норову. – Я сражался при Таутоне, щенок! Я был рядом с Эдуардом, пешим… я убивал людей, стоя по колено в снегу – забрызганный кровью, видя, как по обе стороны от меня падают друзья. И я сражался, хотя действительно уже валился с ног от усталости, пока не опустилась тьма. Но мы и тогда сражались! И когда Норфолк ударил во фланг, какие начались крики, сколько было смертей!.. – Он постучал по своему лбу закованными в железо пальцами, оставив на коже отметины. – Все это до сих пор буквально стоит перед моими глазами! Ах да, что вы вообще знаете…
Пока Уорик, брызгая мелкими капельками слюны на собеседника, изливал свое раздражение, Эксетер несколько побледнел.
– Я знаю это, потому что стоял на другой стороне, – проговорил он негромко. – Знаю, потому что в тот день вы с Йорком убили множество моих друзей и последователей. И мои утраты были ничуть не легче ваших. Знаю это еще и потому, что тот человек, за которым вы следовали в тот день, лишил меня моих поместий, домов, крестьян и слуг. И я знаю, что сейчас Йорк стоит у наших стен с войском, в два раза меньшим нашего… И тем не менее он бросает вызов, в то время как вы отсиживаетесь за стенами. Скажу честно: мне это не нравится.
– Ступайте к своим людям и ждите моего приказа, – еще раз проговорил Уорик.
Генри Холланд пристально посмотрел на него и прикусил губу, не зная, что делать. Ричард ожидал, понимая, что последним аргументом для него в этом споре может стать собственный меч. И пожалуй, он даже обрадовался этой перспективе. Однако в итоге Эксетер насмешливо фыркнул и, не говоря лишнего слова, повернулся к лестнице.
Уорик медленно вздохнул. Услышав топот ног спускавшегося герцога, он вновь повернулся к войску Плантагенетов – Эдуарда, Ричарда и Джорджа Йорков. И вновь ощутил боль. Чтобы победить, он должен был погубить троих мальчишек, из которых сделал мужчин. Граф понимал, что теперь они будут держаться друг за друга – так, как держался он сам за своих братьев. Уорик покачал головой. Ему было уже сорок два года, и шестнадцать из них он отдал войне. Он грешил и терял друзей. Он утратил собственного отца. Он видел отвагу перед лицом смерти, знал горечь изгнания и убийства и радость великой победы. И все это оставило на нем такой отпечаток, которого нельзя было смыть или стереть. Собственных сыновей у него не было, и под дуновением весеннего ветерка он зашелся лающим смехом, впрочем, более похожим на сдерживаемые рыдания.
* * *
Дерри прикусил губу, когда король сделал первый шаг по широкой дороге. Для своей прогулки по городу Генрих выбрал простую золотую корону, хотя стоимость пошедшего на ее изготовление отливавшего масляным блеском желтого металла превышала цену любого предмета, доступного вниманию городских толп. Монарх был одет в коричневую шерстяную рубаху, хузы и плащ. Генрих очевидным образом понимал, чего от него хотят, хотя взгляд его оставался тусклым. И когда Дерри спросил его, готов ли он начинать, король согласно кивнул.
Ему приготовили широкую и прямую дорогу, и выставленная по ее сторонам стража присматривала за тем, чтобы тростник не растащили по дюжине таверн. Лондонский люд искренне любил делать приобретения подобным образом, так что следить за всей дорогой приходилось уже после рассвета. Проложенная для короля тропа тянулась вдоль Кэннон-стрит к собору Святого Павла мимо Лондонского камня
[34], по которому мятежник Джек Кэд старательно лупил сталью много лет назад. Генриху надлежало пройти по центру города чуть меньше мили, напомнил себе Брюер. Прогулка не займет много времени даже на посильной королю черепашьей скорости.
