Точно таким же образом желудок ее стиснуло в комок, когда она услышала о поступке Ричарда Глостера. Вестник явился к ней по собственной инициативе – этот молодой человек понял, что ей необходимо знать о случившемся, и на свой страх и риск отправился в путь по лондонской дороге. Она наделила парня двумя золотыми ангелами с отчеканенным на них профилем ее мужа. Юнец был в полном восторге и, спотыкаясь, кланялся, стараясь при этом почтительно отступать.
Элизабет так и не сошла с того места, где сидела в королевских покоях Вестминстерского дворца, глядя на Лондон. Одетый в панцирь и набеленный муж ее лежал в Виндзоре. Она сходила помолиться о нем, поцеловала его в холодную щеку, подержала за восковые, лишившиеся теплой крови пальцы. В смерти Эдуард как будто сделался меньше, искра жизни явным образом оставила его. Тем не менее с ним была связана такая огромная часть ее юности и надежд, что видеть его таким ей было нестерпимо горько. Он навсегда останется молодым в ее памяти.
Королева прикоснулась к медальону на своей груди – к золотой коробочке, в которой защелкнула прядь волос Эдуарда, отрезанную серебряными ножницами. Волосы она перехватила ленточкой, и мысль об этой памятке об усопшем утешала ее. Потом, поднявшись на ноги, она громко хлопнула в ладоши. На звук из прихожей немедленно появились две служанки в опрятных, наглаженных юбках и кофточках, почтительно присевшие перед ней.
– Только не поднимайте шума, – начала Элизабет. – Соберите девочек и найдите юного Ричарда. Он слоняется где-нибудь возле замка. Приведите их всех ко мне и передайте Дженни, что надо собрать и их вещи. И сделайте это очень быстро, девушки. Быстро и тихо, ибо нам надо бежать из этого дома. Вы меня поняли? Могу я надеяться на ваше молчание? Я не хочу, чтобы вы переполошили дворец и пол-Лондона.
– Конечно, мэм, – хором произнесли обе служанки, одновременно приседая.
Королева кивком отпустила их, а они ретиво бросились исполнять поручение. Теперь Элизабет стала на двенадцать лет старше, чем была, когда ей в прошлый раз пришлось скрываться в Убежище, хотя и не забыла те пять месяцев, проведенных в обществе монахов. К собственному стыду, она совсем не вспоминала об этих людях. Может ли случиться такое, что брат Павел до сих пор исполняет обязанности привратника?
Эта громадина, ее муж, наповал уложил монаха, явившись за нею, вспомнила она… Что ж, к этой старой радости отныне будет примешиваться печаль. Неужели Эдуарда действительно больше нет? Как может случиться, что она уже не услышит громовых раскатов его голоса, не услышит его разговоров, не увидит с легким удивлением, как он отбрасывает ногой какой-нибудь попавшийся на пути предмет, расхаживая по дому? При всем поднимаемом им шуме… при всем месте, которое он всегда занимал… при его пренебрежении мытьем она любила его. Хотя как знать, может, и не в той мере, которую он заслуживал. Дело житейское… А потом, она родила ему десятерых детей – кому и какой любви от нее еще нужно? Элизабет видела, как глубоко ранила его год назад смерть их дочери Мэри, хотя Эдуард изо всех старался выглядеть бесстрастным и равнодушным, уверяя всех и каждого в том, что смерть – равноправная часть жизни…
Королева вдруг обнаружила, что без всякой причины прослезилась, так что появившиеся дети застали ее с платком в руках, промокающей слезы. Юная Элизабет немедленно подошла к матери и обняла ее, заставив невольно улыбнуться. Все остальные последовали ее примеру, окружив ее целым кольцом рук. Пятеро выживших дочерей и молодой Ричард. Королева подумала, что Бог благословил ее превыше всякой меры. Только б уберечь их теперь, только б оставить в живых!
Младшей дочери, Бриджит, было всего три года, и она ковыляла следом за няней. Элизабет улыбнулась этой румяной молодой женщине, тыльной стороной руки отбросившей с лица прядку волос и опытным движением направившей ребенка в сторону от камина.
– А где Люси и Маргарет, моя дорогая? – осведомилась королева. – Мне нужно, чтобы вы немедленно собрали все их игрушки и вещи и через час были готовы покинуть дворец.
– Следует ли мне вызвать повозки, миледи? – спросила няня.
– Нет, моя дорогая. Я уведу детей пешком в Убежище, это совсем рядом с аббатством. К несчастью, я прекрасно знаю дорогу туда.
Элизабет успокоила дочерей Сесили и Катерину, отправив их собирать самых важных кукол и другие игрушки, с которыми было совсем невозможно разлучиться. Девчонки немедленно побежали собирать вещички, которые тут же паковали слуги из кухни и мастерской, явившиеся с мешками.
Теперь королева смогла отойти в сторону и вновь посмотреть в окно. Ричард Глостер спас ее сына Эдуарда от заговорщиков, собиравшихся покуситься на его жизнь. Так сказал ей этот самый гонец, переполненный счастьем оттого, что сумел первым принести ей эту весть, от которой у нее перехватило дыхание. Она словно вдруг снова спрыгнула со скалы и повисла над водой… падая, падая, падая…
Ее брат Энтони Вудвилл, граф Риверс, был человеком настолько надежным и преданным, что одна только мысль о том, что он решил злоумышлять против детей родной сестры, была совершенно нелепой. Энтони во всех них души не чаял и всегда и во всем оставался верен Эдуарду, даже в те времена, когда Уориковы Невиллы оплели ее короля, словно бледная и жалящая лиана. Элизабет нисколько не сомневалась в верности своего брата, вне зависимости от того, что бы ей ни приносили слухи. А это означало, что она находится в опасности и что ее сын и брат, возможно, уже мертвы.
Королева жестоко закусила губу, так что та даже припухла, словно от удара. Опасность, как оказалось, исходила от Ричарда Плантагенета, герцога Глостера. И что было хуже всего, Элизабет не могла даже заподозрить что-то плохое в этом человеке. Ричард всегда столь невинным и искренним образом обожал своего старшего брата, что она не ожидала никакой беды с его стороны. Мысль о том, что ее сын, ее юный Эдуард, находится в руках Глостера, в его власти, заставила ее задохнуться.
Взгляд ее обратился ко второму сыну от короля Эдуарда, Ричарду, как раз рассмеявшемуся над какой-то выходкой или словами его сестры Сесили. На глазах матери он толкнул сестрицу – так, что она, взвизгнув, упала на кучу баулов, а потом погналась за мальчишкой, который со смехом бросился наутек, ныряя между входившими и выходившими слугами. Элизабет сделалось страшно за всех своих детей.
– Побыстрее, прошу вас, – обратилась она к слугам. – А мы с детьми, наверное, уже пойдем. Следуйте за нами с остальными вещами.
Она схватила за руку Ричарда, как раз проскочившего мимо нее, заставив мальчика замереть на месте. Ему уже исполнилось девять лет, и при желании он умел грубить, как мальчишка с конюшни, даже собственной матери.
Однако теперь Ричард каким-то образом ощутил серьезность происходящего и замер с недовольным видом, ожидая какого-нибудь наказания. Королева давно поняла, что бить его нет никакого смысла. Порка скатывалась с него, как с гуся вода, и он самым великолепным образом демонстрировал свое безразличие к наказанию. Похоже было, что больнее было ее руке, отпускающий подзатыльник, чем Ричарду, и мать больше не утруждала себя подобным воздействием, так как заранее знала результат. Она разве что угрожала дать ему пощечину, и в таких случаях он относился к ее словам более серьезно.
