Он снова призвал их на совет, имея на то полное право как лорд-протектор. Шел июнь, и на сей раз он призвал их в Тауэр. В замке шли ремонтные работы, на центральной лужайке возводилось новое здание для казарм. Сам Лондон за стенами нежился на солнышке, обещавшем теплое лето.
Герцог Глостер внимательно наблюдал за всеми призванными им людьми: Гастингсом, Стэнли и Бекингемом, епископом Или Мортоном, епископом Бата и Уэллса и обоими архиепископами. Никто не мог сказать, что не обратился за советом по столь серьезному поводу к церковным старейшинам. Впрочем, для самых старых из клириков подъем к палате совета в Белой башне был тяжелым испытанием. Архиепископ Буршье демонстративно промокал чело, чтобы все видели, на какие испытания обрекает его сан. Однако все держались напряженно, не зная цели совета.
Малый совет созывался достаточно редко, когда монарху была необходима консультация в случае какого-то несчастья или нападения врагов. Парламент должен был собраться в Вестминстере в том же июне, но позже, и до его заседания собравшиеся в комнате люди олицетворяли собой всю существующую в стране власть.
Конечно, никто из них не забыл о существовании двоих принцев, находившихся не слишком далеко от того места, где заседал Совет. Последние дни о них ничего не было слышно – братьев только иногда замечали возле высоких окон в залах Тауэра.
– Милорды, – начал Ричард, – я попросил ваши милости прибыть сюда отчасти потому, что располагаю новостями, которые необходимо обсудить со всей мудростью, прежде чем открывать их толпе, которая может взбунтоваться, услышав их. В моих руках оказалась пылающая ветвь, и я должен убедиться в том, что она прогорела. – Он обвел взглядом собравшихся у стола. – Хочу поблагодарить архиепископа Буршье за оказанную помощь. Благодарю вас, ваша милость. Благодаря вашему посредничеству мне удалось перевести своего племянника в безопасное место, когда надежды на благоприятный исход уже не было. Одновременно это позволило мне избавиться от необходимости держать столь крупный вооруженный отряд на землях аббатства. С тех пор я не слышал ни о каких угрозах в отношении жены моего брата и его дочерей – каковые могли бы заставить меня снова усилить охрану Убежища. Я и так излишне покусился на древние свободы.
Герцог подождал, пока архиепископ Буршье согласно кивнет в окладистую бороду, и продолжил:
– Я убрал из аббатства всех моих солдат, джентльмены, однако оставил одного человека, чтобы он следил за всеми, кто может попытаться незаметно проскользнуть в Убежище и из него. Плоды этого решения и привели вас сюда. И, к собственному сожалению, вынужден сказать, что нашлись такие люди, которые снабжают новостями и сплетнями Элизабет Вудвилл. Люди, которые еще не понимают, что мне известны их имена. Однако они еще получат возможность понять это, ваша милость.
– Не понимаю, – недоуменно приподнял брови архиепископ Буршье. – Вы обвиняете в чем-то меня?
Ричард вздохнул:
– Нет, ваша милость, конечно, нет. Я даже не намеревался сообщать вам сегодня об этом… хотя, возможно, время пришло. Я чувствую, что меня заставляют действовать, хотя мне, пожалуй, хотелось действовать иначе.
И Глостер широким жестом указал на трясущегося епископа Бата и Уэллса Роберта Стиллингтона. Обычно этот человек напоминал мудрого херувима – его круглую розовую физиономию обрамляло облачко седых волос. Однако в этой палате совета, под строгим взглядом другого епископа и обоих архиепископов Англии, он чувствовал себя совершенно не на месте… Губы его побелели.
– Эти люди, Роберт, пришли сюда по моему зову, чтобы услышать истину, – проговорил Ричард, указывая на остальных. – Вы должны сообщить им все, что рассказали мне. Время для этого созрело, и истина должна прозвучать, пускай она и разорвет мне сердце. Однако я настаиваю на том, чтобы зажегся свет. Чтобы он просиял в самых темных уголках, чтобы ничто не осталось сокрытым. Ничто!
– О чем все это? – Епископ Мортон склонился вперед, скорее в раздражении, чем заинтригованный, и Глостеру оставалось только молча взирать на епископа Батского и Уэллского, взглядом понуждая его заговорить. Если старый дурак говорить откажется, он, Глостер, может потерять доверие всех членов совета, со всеми проистекающими отсюда последствиями.
– М-милорды, архиепископы Буршье и Ротерхэм, епископ М-Мортон… – Официальное обращение, похоже, иссушило рот епископа. Стиллингтон поднял руку и провел ладонью по шее, словно помогая себе сглотнуть. – Джентльмены, на мою долю выпало донести до вас неприятные новости… о старом брачном контракте между королем Эдуардом Четвертым, или графом Марчем, каковым он тогда являлся, и Элеонорой Батлер.
– O нет, брат мой, – вдруг пробормотал епископ Мортон. – Ты будешь проклят за подобную ложь и клевету.
Человек, к которому были обращены эти слова, еще более побледнел, и взгляд его заметался из стороны в сторону.
– Продолжайте, ваша милость, – раздраженным тоном проговорил Ричард, гневно взглянув на Мортона. – Вы говорили, что были свидетелем? Чего – помолвки, обещания вступить в брак? Вы совершали службу?
Епископ кивнул и с закрытыми глазами произнес:
– Двое влюбленных, двое очень молодых людей пришли ко мне и с веселым смехом попросили благословить их брак, перед тем как они лягут вместе в постель. Тогда я был очень молодым священником и подумал, что таким образом могу предотвратить горший грех. Я запомнил их имена, однако после того дня более не видел их обоих. Это случилось в Нортгемптоншире.
– Превосходно, – отрезал епископ Мортон. – Тогда вы должны поставить перед нами эту Элеонору Батлер, чтобы ее можно было допросить, а потом забить в железа. Столь внушительное обвинение нуждается в более убедительном обосновании, чем ссылка на воспоминания старика.
– Примерно вашего ровесника, как мне кажется, епископ Мортон, – аккуратно напомнил ему Ричард. – Поверьте, услышав этот рассказ, я предложил вашему коллеге сделать то же самое. Поставьте ее передо мной, сказал я тогда, иначе поверить не смогу. К сожалению, ваша милость, Элеонора Батлер скончалась примерно пять лет назад. Если б мы знали… если б мы только знали об этом, тогда мой брат, король Эдуард, мог бы повторно вступить в брак с Элизабет Вудвилл и объявить законными всех ее детей. – Он печально покачал головой: – Однако он этого не сделал. Меня переполняет глубочайшее горе, однако я не могу позволить, чтобы подобное пятно так и осталось сокрытым! Но услышим же правду, милорды, всю правду до последней ее капли о юных безумствах моего брата. Видит Бог, у него были любовницы! Вы все знаете об этом. Он не питал уважения к чужим женам и дочерям и охотно валил их на спину. И спьяну, думаю, не всегда мог сказать, где и с кем спал.
– И вся эта история построена на показаниях одного человека? – невозмутимо вопросил епископ Мортон. – Ни свидетелей, ни жены? Однако, если история справедлива, это означает не только то, что брак короля следует аннулировать, но и то, что его дети, все его дети оказываются незаконными.
Лорд Гастингс медленно поднимался на ноги по мере того, как до него доходило полное значение происходящего. Он не был столь быстр разумом, как епископ Мортон, и не перепрыгивал сразу к выводам. Им постепенно овладевал все больший и больший гнев, заставлявший его рассерженно мотать головой, пока клирики переходили от одного пункта к другому, словно бы речь шла об абстрактных вопросах веры и нравственности. Уильям Гастингс не мог поверить собственным ушам.
