— Его родители были простыми людьми. Отец работал оружейником у графа.
— Вот как. А его мать красивая была? Может быть, она была шлюшкой, которая охотно согревала графу постель?
Мишель оскорбленно посмотрела на него.
— Он говорит о своей матери только хорошее, говорит, что она была красива. — Женщина пожала плечами. — Но, пожалуй, так говорят все сыновья о своих матерях.
— Ни в коем случае! Моя была толстой проституткой. Рыбачка, от которой воняло трупами, которые она изо дня в день продавала на рыбном рынке Марчиллы. И она испытывала слабость к морякам. Настолько сильную слабость, что отыскивать отца мне приходится среди дюжины парней. Она лупила меня почти каждый день. Но я отомстил ей: еще ни разу за всю свою жизнь я не отозвался о ней хорошо.
Мишель смотрела в одну только ей видимую точку перед носками своих сапог.
— Не думаю, чтобы у меня было особенно ужасное детство. Так же, как мне, живется тысячам детей. Но однажды, когда победит божественный свет, мы создадим идеальный мир. Мир, в котором дети говорят о своих отцах и матерях только хорошее. Мир, в котором царит божественная милость и больше не нужны такие рыцари, как мы. Ради этого мы живем и умираем, Мишель.
Она подняла на него взгляд. И снова в ее глазах зажегся старый огонь. Она всегда глубоко проникалась этими идеалами, поэтому и ослушалась приказа Оноре на мосту через Бресну. Она не могла жить в мире, где рыцари ордена убивают детей, и была готова пожертвовать победой ради этого убеждения. За это Леон ее и любил, хотя никогда бы в этом не признался. Точно так же, как никогда не скажет ей, что мать его была настоящей бюргерской дочкой из Марчиллы и что на самом деле он ее очень любил. Правда имела второстепенное значение, когда нужно было сформировать рыцаря Валлонкура. Играло роль только то, что рыцари ордена были пропитаны верой. В Валлонкуре нужно было формировать таких рыцарей, как Мишель, а не таких безжалостных борцов, как Оноре. Но миру такие Оноре пока нужнее, чтобы наконец завершить божественную войну.
— Он произвел хорошее впечатление? — спросила Мишель.
Леон не сдержал ухмылки: медленно, словно кошка, крадущаяся вокруг миски с горячей кашей, она приблизилась к единственному решающему вопросу.
— Да. Его примут. Только не говори ему этого. Он должен еще немного посомневаться. Приведи его завтра перед церемонией. Подойди ко мне и заговори со мной. Пусть он подумает, что ты до последнего вступалась за него и что одной тебе он обязан тем, что его приняли в наши ряды.
— Почему это так необходимо?
— Нам будет нужен кто-то, кому он доверяет. Кто-то, кого он посвятит во все свои тайны. И это будешь ты, Мишель. Потому что для меня важно, чтобы человек, с которым он делится самым сокровенным, не имел тайн от меня.
Он положил руку на ее отчет о мальчике. Отчет, который мог стать для него смертным приговором.
— Я не могу этого сделать. Я…
— Это не предательство, Мишель. Ты поможешь ему и нашему ордену. Это важно. А его детская невинность покорила твое сердце, я вижу. В нем много хорошего. Может, когда-нибудь он станет одним из лучших среди нас. Но ему нужен проводник, чтобы пройти этот путь. Больше, чем другим послушникам. Кроме, может быть…
Он покачал головой. Об этом ей ничего не надо знать. Пусть все ниточки будут у него в руках.
— Ты станешь его учительницей.
— Но я не умею…
— Не беспокойся. Ты будешь преподавать не математику, анатомию или тактику. Ты будешь учителем фехтования послушников сорок седьмого набора Валлонкура. Насколько я помню, ты была лучшей в своем выпуске и справишься с этим делом.
Он сказал это с легкостью, но, когда подумал о том, с кем ей придется столкнуться, пришли сомнения. За ней тоже нужно будет хорошенько присматривать.
— Ты была Львицей, не так ли?
Это можно было и не спрашивать: только вчера он читал ее досье. Он знал, что она придет и приведет с собой мальчика. Уже тогда, когда он только получил ее отчет, ему стало ясно, что с этим мальчиком будут сложности. Он хотел, чтобы она подумала о своем старом звене, хотел апеллировать к ее гордости, к ее памяти о тех, кого она бросила в Ланцаке. Немногие оставшиеся в живых в борьбе с войной и чумой.
— Да, я Львица, — призналась она.
Леон ухмыльнулся. Он тоже был из числа Львов. Возможно, старый примарх держался так тогда из-за своего имени.
— Из Львов получаются лучшие и худшие в нашем ордене. К кому из них принадлежишь ты?
Выглядела она подавленно.
— Не думаю, что они отнесут меня к числу лучших.
— Из-за Оноре?
Целая гамма чувств сменилась на ее лице. Она уже не могла контролировать свои чувства.
— Тебе ведь ясно, что мне известны такие вещи. Это моя задача как примарха.
— Да. Ты наказываешь меня.
— Я делаю тебя учительницей. Большинство из нас почитают за честь вернуться в Валлонкур и стать учителем. А ты разве так не считаешь?
— Это все просто очень неожиданно.
— Иногда нам нужно возвращаться сюда и побыть здесь некоторое время, — добродушно произнес он. — Валлонкур придает силы нашим душам. Все мы когда-нибудь возвращаемся сюда.
— Да.
Он с удовлетворением отметил, что к ней вернулось равновесие. Слишком много она видела в Друсне, поэтому тосковала по миру.
— Ты действительно полагаешь, что он мог бы стать Львом, брат Леон?
— Это наполнило бы тебя гордостью?
Она кивнула.
— Что ж, пути Тьюреда неисповедимы. Возможно, он сделает его Драконом или причислит его к Башням. Я сделал бы его Львом. Давай подождем чуда пробуждения. Ты станешь свидетельницей этого, не так ли?
Она снова кивнула.
— Тогда молись, чтобы он стал Львом. Молитвы помогают.
Решение было давно принято. Кроме него были только два человека, которые знали, что завтра не произойдет чуда: два геральдиста, которые послезавтра утонут во время обратного пути в Марчиллу. То, что произойдет завтра, можно считать чудом алхимии. На кажущихся белыми рубашках послушников невидимой краской были нарисованы их гербы. Только когда эта краска приходила в соприкосновение с серной водой из Источника пробуждения, она становилась видимой и проявлялась чудесным светящимся красным цветом. Хорошо, когда послушники уже в первый свой день в ордене причащаются чуду. Это укрепляет веру. И обновляет веру в тех, кто наблюдает пробуждение. Лучше разумно подбирать звенья, чем предоставлять это воле случая. Тьюред любит тех, у кого достаточно мужества и сил, чтобы строить его мир. А кто ошибется, того он приведет к падению.
— Брат Леон?
Его долгое молчание подготовило ее.
— Да?
