– Открой рот, шлюха, – тихо прошипел он, прежде чем сделать первый толчок и наполнить ее рот твердой плотью. Он не щадил ее, безжалостно врываясь. Глубоко, до самой глотки. Это должно было казаться унизительным и неудобным, но Лиззи хотелось петь, кричать от радостного торжества. Он использовал ее, но и это было счастьем.
Джон охал и рычал, придерживая ее голову, трахая в рот, грубо и требовательно. Она же вне себя от счастья, сжала его бедра, помогла проникнуть еще глубже, каким-то чудом не задохнувшись. Наслаждаясь каждым выпадом и каждым дюймом. И была на седьмом небе, когда он вскрикнул, выругался, зарычал, совсем не похожий на цивилизованного человека, которого она знала. Он вел себя как дикарь и всего лишь через несколько мгновений дернулся, раз, другой, третий, и, не спросив позволения, наполнил ее рот спермой. Так и не выпустив ее. Заставляя глотать.
Грудь его тяжело вздымалась. Джон покачнулся, но Лиззи поддержала его, крепко обнимая, ощущая вкус густого семени на языке. Член по-прежнему был у нее во рту, а когда обмяк, она осторожно, помня об особой чувствительности, вылизала его начисто.
Ее же плоть ныла от неудовлетворенного желания. Из «киски» капала прозрачная жидкость… но пройдет совсем немало времени, и он снова будет готов.
– Черт, да, это было хорошо, – все еще чуть задыхаясь, похвалил он, гладя ее по голове. Она скорее ощутила, чем увидела, как он потянулся к ленте, скреплявшей ее волосы, и поняла, что он в беспамятстве, растрепал густой черный конский хвост.
– Поразительно.
Он свернул ленту и спрятал в карман, словно желая сохранить на память. Волосы Лиззи упали на плечи темным, гладким занавесом.
Она не шевелилась. Он был ее господином и не давал разрешения встать. Оттрахав ее в рот, он четко обозначил их роли – рабыни и господина.
Все еще не отходя, он продолжал пропускать сквозь пальцы черные пряди. Проводил ими по временно обмякшему «петушку». Тот слегка дернулся, словно уже начинал оживать.
– Ты, дорогая, прости за прямоту, превосходно умеешь отсосать у мужчины.
Он приподнял ее голову, заставив взглянуть на него.
– Лучше тебя у меня еще не было.
– Не думаю, что заслужила такие похвалы. В этой неожиданной интерлюдии я отнюдь не была активной участницей. Скорее, подвернувшимся под руку сосудом, чем звездой шоу.
Он насмешливо глянул на нее и тут же прищурился:
– Иногда требуется немалое искусство, чтобы быть пассивной, принимать, не давая, а у тебя в высочайшей степени развито это качество.
Он снова погладил ее по голове, как ребенка, и стал приводить себя в порядок, заправляя «петушок» в брюки. Лиззи разочарованно вздохнула, жалея, что он не дал ей возможности показать, что она умеет делать губами и языком.
– Раздевайся, Бетти. Я хочу видеть твое роскошное тело.
Она почти ожидала этого, но все же сердце глухо забилось. Они были не так уж далеко от «Уэйверли», и если смогли найти эту тропинку, значит, и другой гость или гости вполне могут решить прогуляться.
Глянув наверх, она обнаружила, что небо сильно потемнело, а над головой нависли тяжелые черные тучи. Скоро начнется ливень.
– Но, посмотри, что творится! Вот-вот пойдет дождь.
– Но я желаю этого, Бетти. И мне не нужно солнце. ТЫ – мое солнце.
В его глазах промелькнуло странное, почти конфузливое выражение, но он тут же улыбнулся.
«Я чувствую то же самое. Ты мое солнце, Джон Смит. Мой золотой…»
Даже в неожиданно наступивших сумерках он, со своими сверкающими волосами и почти блаженной улыбкой, выглядел порочным, позолоченным ангелом. Это пугало ее, но ради него она сделает все. Все на свете.
И обнажиться под открытым небом, каждую секунду рискуя быть обнаруженной, – это такие пустяки!
«Кроме того, он заплатил тебе. Поэтому делай, как велено».
Она нахмурилась, вспомнив о своем обмане и невозможности открыться, но выжидающий блеск в глазах Джона быстро отогнал тревожные мысли.
Пытаясь выглядеть невозмутимой, умелой и грациозной, она стала раздеваться. Воздух по-прежнему был теплым, но Лиззи задрожала, сбрасывая туфли, за которыми последовали жакет и сарафан. Лиззи швыряла одежду, не глядя, куда она падает, не думая о часах, проведенных за швейной машинкой, о старании, с которым шила этот сарафан. Вскинув голову, она смело глянула Джону в глаза, словно подстрекая найти изъяны в ее светлом кружевном лифчике и таких же трусиках.
– Восхитительно, но прочь все это, пожалуйста. Я хочу видеть тебя голенькой, как дриаду
[9].
Она сняла чулки и лифчик, выступила из трусиков, а затем положила их в протянутую руку Джона.
– Это я подержу у себя. Тебе все равно они не понадобятся на весь остаток дня, потому что большую часть времени я стану либо пороть тебя, либо драть, либо играть с твоей «киской». В те минуты, когда ты сама не будешь играть с ней, чтобы развлечь меня.
Он говорил так безжалостно, так бесстыдно, но в глазах таились игривые искорки. Соски Лиззи набухли болезненным желанием.
Подойдя ближе, он встал за ее спиной и прошептал:
– Ласкай свои сиськи, роскошная шлюха. Я хочу видеть, как встают твои соски.
Похоже, ему нравились непристойные словечки и вольные разговоры. В обычной обстановке он был человеком воспитанным и утонченным. Но ей так нравилось, когда он не выбирал выражений.
Облизав губы, она подняла правую руку, сжала сосок и стала медленно перекатывать между пальцами. Этот крохотный орган словно стал переключателем, поднявшим ее желание до невыносимого градуса. Промежность наливалась жаром, и пока она теребила сосок, становилось все труднее и труднее удерживать в неподвижности нижнюю часть тела. Желание вращать бедрами, извиваться и раскачиваться в непристойном танце стало почти пыткой.
– Хочешь двигаться? – прошептал он. – Вращать бедрами и быть грубой и наглой, как дешевая стриптизерша. Хочешь стать настоящей Бетти, выставлять напоказ тело и «киску», чтобы привлечь истекающую слюнями публику?
Она честно старалась стоять неподвижно, не ласкать свою грудь, но Джон не дал.
– О нет… нет, нет, никакого жульничества! Ущипни себя за сосок! Сильнее! Но если шевельнешь бедрами хоть на миллиметр, я тебя побью. Ты знаешь это, не так ли?
Лиззи кивнула. Боже, она только об этом и мечтает! Странно. Нелепо. Но она жаждет порки. Жаждет подставить ему голую попку и чувствовать, как она загорается огнем, когда он безжалостно полосует ее плоть. Вопреки всем разумным доводам, она хотела, чтобы он заставил ее стонать и всхлипывать от боли и экстаза. Хотела всего вместе, и так сильно, что почти не отличала одно от другого.
