На палубу спустили трап. Среди гребцов поднялось волнение. Дети на набережной звали своих отцов. Женщины испуганно высматривали своих мужчин на борту.
Люк продолжал сидеть.
Гисхильда встала и положила руки ему на плечи.
— Я с тобой, мой рыцарь. Что бы ни случилось.
Он обернулся к ней и вымученно улыбнулся.
— Спасибо. Но ты мне ничем помочь не сможешь. Я должен… Я знал, что они ждут меня. Я…
— И зачем я только тебя подговорила!
Он вопросительно посмотрел на нее.
— Канюк-курганник Зимнеглаз… Мы не должны были…
Он схватил ее за руки.
— Нет, дело не в этом. Есть кое-что еще. И этому нужно покориться.
— Чему?
— Сейчас я не могу тебе этого сказать. Это… слишком тяжело.
Гисхильда вздохнула. Она достаточно хорошо знала его, чтобы понимать, что расспрашивать дальше без толку. Она посмотрела на набережную еще раз и ей захотелось прогнать всех этих ликующих людей. Гребец с татуированными руками, который вытащил Люка из горящей зарядной камеры, держал на руках маленькую девочку, а мальчик лет пяти сидел у него на плечах и, казалось, радовался. Хрупкая женщина, обнимавшая его и прятавшая лицо у него на груди, была такой непохожей на своего грубого моряка. Но даже издалека чувствовалось нежное доверие между ними обоими, настолько сильное, что Гисхильде захотелось выглядеть настолько же счастливой, когда она обнимала Люка.
Тяжелые шаги заставили ее обернуться. Над ними на палубе стояла Лилианна.
— Нам нужно идти, Люк. Будет лучше, если они не придут за тобой сюда. Таким образом ты привлечешь к себе меньше внимания. Я думаю, это в твоих интересах.
Мальчик поднялся несколько неловко, опустив голову. Он не мог смотреть в глаза Лилианне. Но, казалось, держал себя в руках.
— Это моя вина! — сказала Гисхильда. — Это меня должны наказывать!
Женщина-рыцарь удивленно посмотрела на принцессу.
— Дело не в птице. Не все вращается вокруг тебя, Гисхильда. Отпусти его! Ему и так тяжело!
Эти слова совершенно неожиданно ранили ее. Она не понимала…
— Идем, Люк, — резко произнесла Лилианна, стараясь скрыть свои чувства.
Люк встал. Он уже хотел подняться на палубу, когда внезапно передумал и поспешно обнял Гисхильду.
— Возьми рапиру моего отца. Я так хочу. Я знаю, у тебя она будет в надежных руках.
— Идем, Люк! — настаивала Лилианна. — Не то они придут сюда и все увидят.
Он отстранился от нее, без поцелуя, без слов любви. Поднялся на верхнюю палубу.
— Я люблю тебя, — тихо произнесла она.
Похоже, Люк ее уже не услышал. Он с опущенной головой шел рядом с женщиной-рыцарем. Куда? Что ожидало его? О чем он не мог сказать ей?
Гисхильда вздрогнула. Потерла руки. Внутри у нее поселился холодок, предвещая близкое несчастье. Если он останется со мной, все будет хорошо. Тогда у нас будет счастливая жизнь.
Она провожала его взглядом. Вот он поднялся на сходни. Ничего с собой не взял. Холод опустился еще ниже. Ничего не берут с собой тогда, когда собираются скоро вернуться, уговаривала она себя. Или когда идут в такое место, в котором ничего больше не понадобится. Но рапира… Ей часто доводилось видеть, как бережно он обращался с этой рапирой. Она очень много для него значила. Он ни за что не бросил бы ее! Но он и не сделал этого… Он доверил рапиру ей, потому что у нее она будет в надежных руках. Такое не говорят, когда надеются скоро вернуться.
Люк и Лилианна почти дошли до группы ожидавших всадников.
— Пожалуйста, обернись! — громко произнесла Гисхильда. Она заметила, как уставились на нее палубные офицеры и морские пехотинцы, которые остались на корабле, но ей было все равно. — Обернись! — Нужно только как следует захотеть!
Один из всадников спешился и пошел им навстречу. Люку подвели лошадь. Лилианна обменялась парой слов с капитаном эскорта. Затем все сели в седла и отряд исчез в темном переулке между складами.
Гисхильда терла руки сильнее и сильнее. А еще она сказала себе, что это ничего не значит, что он не обернулся и не посмотрел на нее. Это всего лишь дурацкая игра! Это совершенно ничего не значит! Но холод не отступал.
Зверочеловек
Леон положил руку на тяжелый засов и попытался мысленно защититься от того, что его ожидало. Затем открыл двери темницы. Зверочеловек, скрючившись, лежал на пороге. Свет факелов, горевших за спиной Леона, казалось, ослепил лежавшего. Он заморгал.
Примарху хотелось бы уметь угадывать, что творится в этой лисьей голове. Мочь прочесть по чертам лисьей мордочки так же, как умел читать по лицу человека. А еще ему хотелось, чтобы этот чертов тролль не так вонял! Вонь в камере стояла невыносимая!
Леон посмотрел на гигантскую фигуру, которая, растянувшись, лежала на полу камеры. Огромные лапы были не далее, чем в полушаге от двери. Опасно близко.
Но Леон знал, насколько крепки железные путы на ноге чудовища. И какова длина цепи, крепко сидевшей в стене.
— Ты хочешь извиниться за то, как вы размещаете своих гостей, Седовласый?
— Думаешь, дерзкими речами ты можешь заслужить себе лучшую квартиру? — ответил Леон.
Какое же искажение божественного творения представляет собой это существо. Еще хуже, чем тролль. Наполовину человек, наполовину зверь. И эти самые ужасные. Леону уже встречались конелюди, видел он и человека-быка. А из старинных свитков ему было известно об Альвенмарке, где было еще много таких же ужасных существ.
— Ты хорошо говоришь на нашем языке, человеколис. — Леону приходилось прилагать немало усилий для того, чтобы презрение не слишком чувствовалось в его голосе.
— Это важно для лазутчика! — Человеколис потянулся и сделал вид, что ему очень удобно на пороге. — А я — хороший лазутчик.
— Хороших лазутчиков не так-то легко поймать.
Человеколис уставился на него. Проклятая звериная морда!
Ничего нельзя по ней прочесть.
— Спроси-ка у Жаболицего, согласится ли он с тобой по поводу того, что меня было легко поймать.
Леон невольно рассмеялся. У этой маленькой сволочи есть рот, да и язык подвешен хорошо. Но тут же снова взял себя в руки. Нельзя позволять себе такого!
— Мне кажется, новое лицо лучше подходит к его характеру, — продолжал зверочеловек.
— А тебе не кажется, что твое лицо подходит к твоему характеру? — ответил Леон.
— Думаешь, тебе станет легче, если я сейчас скажу «да»? Думаешь, мы одинакового мнения о характере лис? Или о лутинах? Ты вообще сумел бы различить лисьи мордочки? Спорим, если бы у тебя в темнице была дюжина лутинов, мы все казались бы тебе одинаковыми. Ты никогда не был бы уверен в том, кто именно сейчас перед тобой.
