— Пожалуйста, перестать винить себя. Как ты мог понять, что дар мой от Господа, если я сам сомневался в себе? Я не имею права таить на тебя обиду, брат примарх.
— У тебя доброе сердце, мальчик. — Леон оперся обеими руками на рукоять меча и поднялся.
Ему придется заглянуть вглубь себя. И покаяться!
— Брат Оноре, пожалуйста, позаботься о том, чтобы брат Фредерик получил более удобную комнату до тех пор, пока не поправится полностью. И отведи нашего брата Люка в подобающую комнату.
— У меня есть просьба. — Люк умоляюще поглядел на него. — Я хочу назад, к своим Львам. Мое место там.
Леон не сдержал улыбки.
— Да, ты прав. Но останься в замке еще на один день. Не сомневайся, что скоро ты почувствуешь себя очень опустошенным. Может быть, у тебя даже будет болеть голова. Завтра можешь вернуться к своим. А сегодня я еще хочу сообщить тебе одну тайну, которую ты должен хранить глубоко в своем сердце. Ты сможешь сделать это? Бог избрал тебя для великих свершений. Но из-за этого ты будешь одинок. Я расскажу тебе о твоем даре, Люк. А теперь извини меня, возраст дает о себе знать. Я устал. Мы увидимся вечером. — Он взял мальчика за руку. — Спасибо тебе за твое великодушие, Люк. Ты — настоящий рыцарь.
Мальчик просиял. Никогда прежде примарх не видел его таким счастливым. Леон почувствовал облегчение. Теперь он знал, что сумеет завоевать сердце этого ребенка. Теперь он будет внимательно следить за ним. Раны, которые он нанес душе мальчика, очень глубоки. Каким же слепым идиотом он был!
Примарх вышел в коридор. Он чувствовал себя очень старым. Сомнения в себе были ему вообще-то чужды, но этот случай с Люком взволновал его до глубины души. Даже бессердечный Оноре распознал то, что сокрыто в мальчике. Это терзало Леона особенно сильно.
Старый рыцарь ордена подошел к двери темницы, где был заточен тролль. Как же много лет он сидел здесь взаперти… С тех пор как чудовище потеряло ногу, пользы от него ордену было, что от козла молока. Нельзя ведь показывать послушникам одноногого тролля, чтобы подготовить их к ужасам сражений в Друсне. Норг пережил свое время. Для него наверняка было бы лучше послужить Ордену в последний раз, пусть и таким образом, вместо того чтобы влачить жалкое существование в застенках. А этот проклятый маленький лутин… Его не жаль!
Он открыл тяжелую дверь камеры, хотел попрощаться с Норгом, когда в ноги ему вцепились маленькие ручки.
— Пожалуйста, забери меня отсюда, господин. Пожалуйста, я сделаю все, только заберите меня отсюда!
Мех лутина побелел. Маленький человеколис плакал кровавыми слезами. Губы его тоже кровоточили, очевидно, он прокусил их. Все тело кобольда сотрясала неконтролируемая дрожь. Леон сделал попытку вынуть из ножен меч и просто добить его.
— Пожалуйста, господин! — На него смотрели окровавленные, широко раскрытые от ужаса глаза. — Пожалуйста. Он проник мне прямо в душу. Холод… Это… Я отведу вас в Альвенмарк, если хотите. Но, пожалуйста, не делайте этого снова. Не дайте мне умереть так же, как Норгу! Я буду твоим самым верным слугой. Твоим рабом. Всем.
Обмен
Гисхильда стояла у окна и смотрела во двор на конюшни. Пожар был потушен. Стена той башни, где стоял стог сена, почти до самой крыши была покрыта копотью. Еще немного — и заполыхало бы по-настоящему. Какое наказание ожидает ее? Этого она себе не могла даже представить. Девочка застыла у окна с поникшей головой.
Должно быть, брат Альварез находился в одной из темниц. Она просто не увидела, как он подошел. Почему именно он постоянно ее ловит? Еще на «Ловце ветров»…
Для рыцаря ордена он был очень мил. То, что он будет думать о ней плохо, было ей неприятно. Если бы это был кто-нибудь другой, ей было бы все равно.
Ледяное чувство ушло из живота. По крайней мере, пожар сделал свое дело в том отношении, что Люк теперь был вне опасности. Она спасла его… Но где же он? Как он себя чувствует? Позволят ли ей еще хоть раз увидеть его?
Дверь крошечной комнатки, в которую ее заперли, открылась, вошел Леон. Таким она всегда представляла себе Фирна, бога зимы. Высокий, массивный, со всклокоченными белыми волосами и густой белой бородой, спускавшейся на грудь, в белой робе, подпоясанной мечом. Только ужасный шрам, разделявший его лицо и искажавший губы, не вписывался в образ.
Когда Леон вошел, Гисхильде показалось, что в комнате стало холоднее. Она с вызовом посмотрела на него.
— Ну что, поджигательница… Тебе есть что сказать?
Она пожала плечами, пытаясь казаться спокойной, но колени у нее дрожали. Одной рукой она оперлась на подоконник.
— Да, это сделала я. Я ничего не отрицаю.
— И ты не раскаиваешься, я так понимаю.
— Ничего же страшного не случилось.
Примарх встал рядом с ней у окна и посмотрел на следы копоти на стене.
— Вряд ли можно считать твоей заслугой то, что дело не обернулось бедой. Могла загореться башня. Или конюшни.
— Я помогала спасать лошадей.
— Как благородно!
Гисхильда была сильно озадачена поведением Леона. Она готова была к тому, что на нее будут кричать, ее будут бить. Но спокойная ярость Леона была страшнее, чем любой громогласный взрыв бешенства.
— Откуда ты знала, что ни одна из лошадей не сломает ногу? Что никого из конюших не затопчут? Откуда ты знала, что в башне не хранится порох? Откуда ты знала, что взлетевшие искры не подожгут дворец? Оно того стоило? У меня есть подозрение, и я советую тебе не лгать мне!
Гисхильда молча смотрела на примарха. Она не могла этого произнести. Она не должна создавать Люку дополнительных трудностей. В то же время она была уверена в том, что Леон действительно заметит, если она попытается солгать ему. Поэтому она молчала. Стояла, опустив глаза. Обо всех возможных последствиях она не думала. Только о Люке…
— Ты сделала это для Люка. Ты вообще знаешь, кто он? Ты уверена, что он стоит этих жертв? Может быть, ты решилась на это ради мертвеца?
Она испуганно взглянула на него.
— Он не…
— Нет? Но откуда такая уверенность? Ты вообще знаешь, в чем его обвиняют?
Гисхильда отчаянно пыталась прочесть по лицу примарха хоть что-то. Но черты лица Леона молчали. Они были холодны, как черты бога зимы.
— Я знаю, что он не сделал ничего дурного. Он изо всех сил стремится стать рыцарем. Он готов сделать для этого все. Я не могу даже представить, чем он мог заслужить смерть. Ни один суд, который действительно желает докопаться до истины, не вынесет ему приговор.
— Значит, ты настолько хорошо знаешь его. Это любовь придает тебе уверенность? Он клялся тебе священной клятвой? Все это ничего не стоит, девочка. В каждом из нас сидит предатель. Вопрос только в цене.
— Что с ним? — теперь она едва не плакала. Этой неизвестности она не выдержит.
