— Ну, поправили тебе голову? — первое, что сказал мне Шмагин.
— А тебя чего, выгнали? Опять градусник взорвал? — ответила я. Шмагин от злости даже побелел. Если бы не вошла Зина Ивановна, не знаю, чем бы все закончилось.
Все в моей бывшей школе звали Шмагина Детонатором. На уроках химии он сидел за отдельной партой, а когда проходили лабораторные работы, его пересаживали за первую парту у двери, а все остальные отодвигались подальше: если рванет, их не заденет. За два года Шмагин взорвал три пробирки и термометр. А в прошлом году теплой спокойной осенью мы вместе с «ашками» пошли в поход. Шмагин сидел у костра и все подкидывал и подкидывал дрова в костер. Ну, и доподкидывался: загорелась сухая трава, потом огонь перекинулся на елочку. Ручей был далековато, но пожар потушили. А елку спасти не удалось, только черный ствол остался на поляне, никаких тебе шишек, никаких иголок.
И вот этот человек появляется в нашем классе. Каково? Что он тут оставил?
— Чего он пришел? Отчислили? — спросила я Таньку после уроков.
— Переехали, — скучно ответила она, — дом у Спички.
— Да ладно уж! Не маленький, поездил бы на автобусе. Тоже мне!
— Слушай, нормальный парень, чего ты на него тянешь?
Я помолчала, а потом решилась спросить:
— Он ничего про меня не говорил?
— Это про папу твоего? Так мы уже видели его в действии. Ты не переживай. Наша Зина Ивановна таких не боится, он быстро у тебя успокоится.
— Может, — ответила я. Значит, про самое главное он не рассказал. Про то, почему я ушла из школы.
— А, ну еще про ваши эти, поездки разные, походы.
— Да? — просипела я.
— Здорово, слушай! Ты молодец! — сказала Танька.
Издевается, что ли? Никогда еще людей не хвалили за предательство. Я же уехала из Сосновки, бросила своих, как только вышли из электрички. Своих и несколько «ашек», Шмагин тоже тогда был с нами. Пока мы ехали, я смотрела в окно, и мне все больше хотелось домой и все меньше — в Сосновку. Я сказала классной, будто мне позвонила мама и сказала, что папа в больнице. Точнее, в своем же госпитале. Он и правда лежал в больнице, но это был плановый осмотр, ничего серьезного. Настроение было плохое, я не выспалась, нисколько не хотелось гулять по городу, идти с классом в краеведческий музей, потом ночевать в воинскую часть. Папа договорился, нас бы пустили. Их всех и так пустили, тут дело в другом. Мы везли книги и игрушки в больницу и детский дом Сосновки, пришлось кому-то нести мой груз. К тому же я играла роль Варвары в «Докторе Айболите», мы с этим спектаклем побывали не в одной больнице. Пришлось им как-то выкручиваться без меня. После этой поездки отношения со всеми как-то сами собой расклеились. Я все думала: для чего я им? При любом удобном случае брошу их, предам. Лучше уйти, не мозолить глаза. Это было весной, а летом я перешла в эту школу. Думаю, никто из прежнего класса и не пожалел. Наверное, даже не заметили. И вот Танька вдруг сказала, что я молодец. Смеется, точно.
А она дальше говорит:
— Генка сказал, ты быстрее всех бегала от ручья к елке. А он бегать не мог, у него кеды сгорели. Еще сказал, у тебя запасные были. Ты ж и Викашаре тогда свои отдала, да? Она рассказывала.
Таня все говорила, но слова проходили сквозь меня и сильно гудели во всем теле, а смысл оставался где-то в стороне. Голова шумела, и поэтому я ее почти не слышала. «Значит, ничего не сказал!» — вот о чем я думала.
— Эй! Так что? Согласна? — Танька трясла меня за плечо.
— А? Нет, кеды ему кто-то другой дал, — ответила я.
— Какие кеды? Ты чего, говорю? Пойдем, покажешь щенков! Я с клубом дрессировщиков договорилась. Берут их, если прикус нормальный. Натренируют и раздадут, продадут даже.
— А если ненормальный?
— А если плохой, то отдадим в приют. Там старушки разберут. В городе приют открывают, слышала? Новость намба ту!
— Намба ту? А первая какая?
— А первая: в школу привезли ОЗК, будем одеваться. Во Соленый нас погоняет! Не видела раньше ОЗК? Такой костюм, от разной химии защищает, резиновый весь. Скоро увидишь.
И мы пошли ко мне во двор, смотреть щенков. Они, кстати, уже глаза открыли. И прикус у них оказался хороший. Тетя Вера была счастлива и дала нам по три десятинки.
Одноглазый статист
Никогда до этого не была я на Гурзуфской улице, пожалуй, и не надо было соглашаться и ехать с Танькой. Вдруг в коридоре на перемене она ко мне подошла и говорит:
— Слушай, ты статистом хочешь быть?
— Статистом? — довольно глупо спросила я. Я всегда так спрашиваю, когда не понимаю, о чем речь.
— Ну, ты мне хочешь помочь? — с какой-то даже обидой в голосе спросила она. — Ты же знаешь, я Шороха на спасателя готовлю. Аттестовать его надо бы. Будешь статистом? Ну, поможешь мне. Викашара вон идет. Это нетрудно. Самое время сейчас для тренировки собак. Снег выпал, незнакомый запах. Только оденься как-нибудь так… Похуже.
— Зачем?
— В схроне будешь сидеть. Это ненадолго. Час, может быть, дольше.
— Ну… — сомневалась я.
— Ты — чудо, правильно Минька говорит. Я забегу вечером. — Она чмокнула меня и подбежала к какой-то девчонке из девятого класса.
Странные новости. Минька говорит Таньке, что я чудо, Танька велит мне одеться похуже, а вечером я буду сидеть в каком-то схроне. Ничего не поймешь. Какой-то ненормальный класс, а с первого взгляда и не скажешь.
Она пришла ко мне часа через два после школы. Посадила у двери свою собаку и без церемоний открыла шкаф в прихожей. Достала самую старую одежду. Курточку и штаны, в которых только по оврагам ползать, чтобы никто не видел.
— Грязнее нет ничего? — спросила Танька. — Это какое-то чистое все.
— Мы в лес идем, что ли? — спросила я. — Это у меня для леса. Летом ходила.
— Лучше на Гурзуфскую. Никакого леса не надо, — ответила она и побежала ждать меня во дворе. Оказывается, там было еще пять статистов: Викашара и какие-то девятиклассницы.
Гурзуфская — красивое название, я думала, что и улица будет красивой. Мы ехали через весь город, а когда вышли, оказалось, что на Гурзуфской нечем дышать. Наверное, все машины пытаются объехать по ней городские пробки. Вот почему там нет свежего воздуха, одни сплошные выхлопные газы. И вот почему на дороге разбит асфальт.
Дома на Гурзуфской неприглядные. Маленькие, скрюченные, двухэтажные. От остановки до нужного места мы шли минут пятнадцать, как раз уплотнились сумерки, но Танька сказала, что для Шороха так даже полезнее, пусть тренируется в темноте. Остановились у какого-то бывшего барака. Люди его бросили еще до нашей эры, это понятно: стекла выбиты, половины крыши нет, двери валяются на полу или держатся на одной петле. Таня привязала своего лохматого пса к столбу, и мы пошли в дом. Внутри стояла почти кромешная тьма, только уличный фонарь пытался осветить нам путь. Но это было бесполезно: где мы, а где фонарь. Все кое-как нашли себе укрытия и спрятались в них.
