И в этот момент свой помидор запустила Юля. Не знаю, как это у нее получилось. Собственно, это у нее и не получилось – помидор вырвался из рук и расшибся о затылок парня, стоявшего перед нами. К этому моменту помидор Юли был уже изрядно размят, и угодив в твердый череп поклонника «Анаболических Бомбардировщиков», томат с облегчением лопнул и кетчупом стек ему за шиворот.
Поклонник обернулся.
Я сразу узнал его. Нет, конкретно этого я не встречал, но таких, как он, видывал.
Гопник.
– Ты чего это? – поинтересовался гопник.
– Я не специально, – повинно ответила Юля.
– Не специально… – передразнил гопник. – Таким корягам надо дома сидеть, а не по концертам расхаживать.
– Что ты сказал?! – вмешалась Сашка. – Что ты сказал, урод?!
– Ты кого назвала уродом?!
– Тебя, прыщеватый.
– Кто тут прыщеватый…
Гопник потянулся к Сашке, она, недолго думая, треснула его. Конечно же, вувузелой. Дудка снова сломалась пополам, некрепкая дудка. Гопник поглядел вверх, себе на лоб, а потом толкнул Сашку.
Не знаю, что со мной случилось. Наверное, инстинкт. Саша и Юля были на концерте как бы со мной, и я вдруг почувствовал, что они под моей защитой. К тому же они… Ну, Юля была вообще выразительно убога, а убогих обижать нехорошо. А Саша… По сравнению с гопником, она казалась маленькой и слабой, от толчка она едва не упала, и от боли еще поморщилась.
Поэтому, когда гопарь толкнул Сашу и назвал ее козой, я как-то разозлился. Разозлившись, я поступил просто – достал из кармана газовый баллончик и прыснул негодяю в наглую харю.
Гопник зарычал и попытался достать меня кулаком. Однако видел он уже не очень хорошо, поэтому со всей дури треснул по загривку здоровенного мужика справа.
Мужик, видимо, к такому обращению был привычен, поэтому, не шибко раздумывая, ударил в ответ.
Гопник осел.
– Смотрите, гасятся, – крикнул со сцены Пипуныров. – А-а-а.
Пипуныров умело пришел в сценический экстаз, укусил себя за руку и принялся высоко подпрыгивать и плевать в зрителей, остальные «Анаболики» пустились исполнять композицию «Плацкарт до Ривендейла», кстати, весьма неплохую, мне нравилась, написана в стиле спидкор, по скорости и энергетике весьма напоминала летящий с горки локомотив и способна была дробить камни в почках.
При первых же звуках этой музыки я почувствовал, что мне тоже хочется. Вот так, как все. И я уже кинулся на гопника, но тут кто-то подсек меня справа, и тут же вокруг меня сомкнулась толпа…
Короче, храни нас, бог, от ярости норманн. В себя я пришел уже в стороне от концерта, в окружении нескольких омоновцев.
Сашка тоже была тут.
– Отпустили его, – крикнула она. – А ну-ка, быстро отпустили!
Ей тоже, кстати, досталось. Пострадала блузка – правого рукава не было. То есть он имелся, но автономно торчал из кармана. Левая сторона жилета неприятно распорота – то ли очень острым ножом, то ли бритвой, из разреза вываливался пух. Губа распухла.
Но в целом она выглядела бодренько.
– Я сказала – отпустили, – рыкнула она.
Саша полезла в карман, полицаи среагировали, подскочили, вывернули руки, надели наручники.
Саша еще что-то пригрозила, но полицаи вступать в дискуссии не собирались, быстренько поволокли ее прочь. Я попытался дернуться, но ко мне тут же был применен стремительный прием, в результате которого я оказался на асфальте лицом вниз, с заведенной за спину кистью, а еще через секунду меня уже тащили куда-то три здоровых омоновца.
Как оказалось, полиция была заранее подготовлена к концерту «Анаболиков» – в проулке рядом с рыболовным магазином дежурил омоновский автобус, и две милицейские «буханки». «Воронки», возникло у меня в голове правильное слово.
Вообще-то я часто видел такое по телевизору и в Интернете, но чтобы вот так, собственноручно, нет. Интересно. Много разной полиции, обряженной в пластмассовую броню и похожей на космических штурмовиков, так что пока меня несли, я успел почувствовать себя немного Люком Скайуокером, и вообще, борцом за свободу.
– Этих в автобус, – велел полицейский в начальственном бронежилете. – Принимать по-мягкому.
– Не имеешь права, – серьезно заявила Саша. – Мы несовершеннолетние.
– Ага, – усмехнулся полицейский.
Нас затолкнули в автобус, усадили рядышком на передние сиденья и пристегнули наручниками к ввареным в стенки скобам. Не больно, кстати, но странные ощущения я перенес; это необычно – видеть собственную руку в наручнике.
– Не имеете права пристегивать, – сказала Сашка. – Мы несовершеннолетние, нас нельзя пристегивать! Это серьезное нарушение!
– А нечего сопротивление оказывать, – огрызнулся полицейский. – Сидите теперь.
Ну, мы стали сидеть.
Внутри автобуса было не очень много народу. В основном нетрезвая молодежь всякого сорта, от лохматых студентов в белых мокасинах до стриженых парней в коротких ветровках. Ну, еще парочка совсем посторонних товарищей неопределенного возраста, непонятно как сюда вообще попавших, видимо, за компанию. Имелись в автобусе и какие-то другие люди, пристегнутые, видимо, «по-жесткому», с заведением рук за спину, эти выглядели так… Так, что было ясно – «по-жесткому» их взяли не зря.
– Ты что, первый раз? – спросила Сашка.
– Ага.
– Понятно, – Сашка устроилась поудобнее на сиденье. – Не переживай. Скоро выпустят.
– Да я и не переживаю…
– Переживаешь, – Сашка улыбнулась. – Все переживают, когда первый раз в обезьянник попадают. Я тоже переживала. Сейчас нет. Да мы до обезьянника и не доберемся, скоро Борис подъедет.
– Какой такой Борис? – спросил я.
– Старший офицер… Короче, он решает проблемы. Серьезный мужик. Сейчас.
Сашка достала телефон, позвонила.
– Да, я. Да, приняли, представляешь? Кукуев ручей, автозак. Не, пока по-мягкому. Да, ждем.
– Телефон! – крикнул омоновец. – Убери телефон.
Сашка послала ему воздушный поцелуй.
Омоновец оказался рядом и попытался телефон отобрать, но Сашка ловко спрятала его в жилетку. Боец протянул было руку, но Сашка вдруг дико взвизгнула. Громко и истерично, омоновец отскочил.
– Шмонать меня не советую, – сварливо сказала Сашка. – Очень потом пожалеешь.
Омоновец плюнул и отступил в сторону.
Глава 5
Инсекторцизм
– Может, еще капнуть? – спросила Алька. – Что-то медленно бегут. Капнуть каплю?
– Я те капну.
Я отобрал у Альки пузырек и прочитал:
