Припев же в гимне был таков.
Крепись, волонтер. Держись, волонтер,
Твоя воля сильна. В твоем сердце костер.
Ну да, костер, это точно. Я почти сразу пересочинила «держись, волонтер, крепись волонтер, Ктулху уже здесь, Ктулху к нам припер», и меня за это три дня ненавидели.
Так вот, два раза в год «Материнский Рубеж» собирал заявки на подарки в детском доме № 16, после чего все жаждущие реализовать социальную ответственность перед обществом эти заявки чистосердечно выполняли. Ну а потом оставалось лишь отвезти подарки адресатам, что и делали мы с мамой. Ну и байкеры, разумеется.
Байкеры, кстати, это неотъемлемый элемент процедуры. Байкеров детишки любят.
Во-первых, у них мотоциклы, похожие на инопланетные корабли, прямотоки рычат, как ракетные двигатели, что неслучайно – отпугивает нечистую силу.
Во-вторых, сами они тоже похожи на пришельцев – лохматые, бородатые, в коже и в металле, в черных очках.
В-третьих, они всегда с конфетами и с орехами. Старшим ребятам на моциках посидеть интересно, младшие конфеты с орехами трескают. Но меня, если честно…
– А почему вы не поехали? – продолжал приставать доктор.
– Я же говорю, потоп. Наказана. А так я обычно в первых рядах, невзирая на прогноз.
– И что же вы там делаете?
– Да там все просто. Сироты, значит, в шеренгу по свистку выстраиваются, а мы вдоль нее идем. В одной руке у нас коробка с айфонами, в другой корзина с айпэдами, ну, байкер кричит: «А ну, робяты, кто тут хорошо себя вел?» Сироты поднимают руки, а я достаю девайс, вручаю, целую в щечку и говорю: «Помолись за нас, честный юноша». Или: «Блюди себя, достойная отроковица». Все счастливы.
– Как интересно, – покачал головой доктор.
– Очень интересно. Потом, как водится, обед, макароны по-флотски, компот, а после уж концерт песни и пляски, благодарные сироты пляшут ламбаду и играют на мандолинах.
Доктор, кстати, явился с фонарем. Не в диогеновском смысле, а с обычным, под глазом, из-под зеленых очков заметно. Хотя, может, с философской точки зрения это одно и то же, откуда нам знать?
За окном у нас дождь, слякоть какая-то, похожая на сопли, ползет по окнам, причем иногда непонятно, кверху она ползет или наоборот. Погода такая, кстати, мне очень и очень нравится, самая творческая, в такую погоду лучше всего сочиняется, особенно если зажечь печку и погасить свет. Атмосфера такая умиротворенная, так и хочется закутаться в плед, выпить какао с печеньем и немного посочинять про старого ревматика Ктулху, погрузиться в бездны отчаянья. А тут доктор со своим фонарем.
Честно, с фонарем, такой классический фонарь, синий, большой, расплывчатый, он его, конечно, заклеил накрест пластырем, но разве такое море заклеишь? Я сначала задумалась, конечно, настоящий ли фонарь – или он его пририсовал с психотерапевтическими целями? Но потом решила, что все-таки настоящий, слишком уж здорово сделан, не видна работа мастера, что, в свою очередь, свидетельствует о высочайшем уровне.
Я засмеялась. Такого от др. не ожидала, поэтому как увидела фонарь, так удержаться не смогла. Доктор, конечно, смутился, но тоже заулыбался.
– Это я на коньках катался, – сказал он. – На роликовых. Ударился об лестницу.
– О веревочную? – уточнила я.
– Почему о веревочную? Об обычную. Впрочем, мы не будем об этом разговаривать, мы поговорим о…
Я представила, как доктор на заседании ассоциации психологов не сошелся во мнении по вопросам терапии ранних деменций с доктором Кучеренко, и они побили друг другу личности. При большом стечении народа.
– Мы поговорим… – доктор потрогал глаз.
Он потянулся к спичкам, чиркнул, но тут же задул.
– Очень успокаивает, – сказал он. – Дурная привычка, не могу отказаться. Так давайте о том, что…
– Да-да-да, о том, что я пережила в тот роковой день у роковой горы. Вам не надоело, доктор?
– Это моя работа.
Упорен. Фонарь получил, а ничего, бодрится, философствует, Карл Густав Юнг в юности, во какая я умная, а что, бывает.
Доктор опять потрогал синяк.
– Вот я и спрашиваю – вам такая работа не надоела? – переспросила я. – Без конца копаться в чужих нервах? Вы, наверное, хотели стать первопроходцем каким, Хабаровым, Лаперузом, а тут… Мозговед-дефектолог, ментальный тараканщик. Можно сказать, психоассенизатор.
– Бывает и хуже, поверьте, – ответил доктор. – Я такого навидался…
Он уселся на диванчик, вытянул ноги, вытащил уже пирамиду. Кажется, пирамиды наполняют пространство правильными энергиями. Вот если у чела пирамида, то он психолог, а если хрустальный шар, то уже парапсихолог. Матушка Веденея.
– Знаете, сегодня я не хочу слушать про ваши приключения…
– А что так? – перебила я.
– Ну, вам же не хочется про это рассказывать. Пойдем другим путем…
Док поежился.
– Расскажите мне лучше про свои произведения. Мне интересно. В прошлый раз мы так и не закончили, кстати. А я подготовился, даже узнал, кто такой Ктулху.
– И как? – спросила я.
– Очень интересно, знаете ли. Конечно, это все на самом деле искаженная шумерская мифология, но все равно… С этой точки зрения ваши работы, безусловно, новы – как своеобразное преломление древнего мифа о Тиамат…
Интересно. Я вот сама так думала, между прочим. Он что, мысли читает?
Вошла Герда. Доктор замолчал.
– Мне кажется, что Ктулху все-таки не совсем Тиамат, – заметила я. – Вы не находите? Тиамат девочка, а Ктулху мальчик, тут явное онтологическое противоречие.
– Да? – неприязненно посмотрел на Герду. – Возможно…
Герда, конечно же, направилась к нему. Облизываясь. Утопая лапами в ковре. Поблескивая глазами и ошейником. Перебирая мускулами. Умело и весьма угрожающе встопорщивая шерсть на загривке.
Она, как и в прошлый раз, приблизилась к нему и стала смотреть. Смотрела, и все. Доктор напрягся.
Я устроилась на подоконнике. Как я раньше жила без собаки? Оказывается, это так удобно.
– Мне кажется, что это не способствует, – сказал доктор. – Как-то…
Он покосился на Герду.
– Понимаете, Аглая, терапия – сложный процесс. Я хочу вам помочь, а эта собака… Почему она на меня опять так смотрит?
– Кто знает?
– Да… – Доктор огляделся. – Я не очень люблю собак, если честно…
Герда заурчала животом. Доктор одеревенел.
– Не бойтесь, она не укусит, – успокоила я доктора.
– Я знаю, что не укусит, – самоуверенно сказал док. – Но она мне несколько… мешает. Мы так неплохо начали…
