Пастух остановился. На лице у него промелькнуло странное выражение, испуг, даже нет, пожалуй, что ужас. Пастух перестал пялиться на меня, забыл о кнуте, теперь он смотрел только на Герду, а Герда шагала к нему…
Зазвонил телефон.
– Привет, – сказала Саша. – Слушай, ты можешь помочь? Тут у меня опять одно дело, а у Юльки обострение как раз.
– Обострение? – спросил я. – Опять морковь?
– В этот раз хуже. Ночью пошла попить воды и случайно заглянула в холодильник. Короче, у нее жестокий заворот кишок, а мне надо коробки потаскать.
– Где?
– Увидишь. Или ты занят?
Я был не занят, я кликнул Герду, та оставила пастуха.
– Тут еще дело – у вас же есть дома фотик? – спросила Саша.
– Ну да…
– С оптикой хорошей надо.
– Есть и с оптикой.
– Можешь взять?
– Могу, – сказал я.
– Тогда возле автовокзала тебя подхвачу, ладно?
– Ладно.
Отвел собаку домой, поручил ее Альке, сказал, чтобы присматривала – ворота сломались и автоматически до конца не закрывались. Взял аппарат. Года два назад мать увлеклась фотографией, с тех пор осталось. Тяжелый, пыльный, очень профессиональный.
Поехал на автовокзал.
Саша меня уже там дожидалась, сидела, свесив ноги из кабины «Газели»-фургона, ела лапшу быстрого приготовления пластиковой вилкой. Рядом прохаживался злобный пузатый дядька, курил и, кажется, ругался, водила, кажется, газелист.
– Опаздываешь, – сказала Саша.
– Всего на семь минут, – ответил я.
– Шучу. Запрыгивай.
Я запрыгнул в «Газель», захлопнул дверь.
Машина оказалась под потолок забитой картонными коробками без надписей, свободными оставались только два сиденья рядом со злым водителем.
– Едем, – велела Саша. – Улица Отдельная, дом сорок четыре. Отдельная, знаете такую?
Водитель кивнул.
– Отдельная – это где? – спросил я. – Там вообще что? Куда едем-то? В вашу штаб-квартиру?
– В интернат, – ответила Саша. – Отдельная на выезде в сторону Москвы.
– Куда?! – не расслышал я. – В детский дом?
Я едва не рассмеялся. Но я понимаю, что будучи сыном инициативной матери, всегда стоящей на рубеже, я просто обречен встречаться с сирыми и неимущими, но чтобы в таком количестве и со всех сторон… Интересно, а как часто обычный нормальный человек попадает в детский дом? Вряд ли очень часто. Вряд ли он вообще в него попадает. А я так раз в три дня просто. Теперь еще и Сашка. Ей-то что там надо? И вообще, интересно у нас с Сашей дружить получается – то крышу чиню, то в детский дом, осталось спасти Юлю от крокодила.
– В интернат, – уточнила Саша. – Детский дом и интернат – разные вещи.
– И в чем же разница? – осведомился я ехидно. – В детском доме икра красная, в интернате баклажанная?
– Примерно так, – сказала Саша. – Если в двух словах – в детском доме только живут, а учатся, как правило, в обычных школах, ходят в обычные секции, ну, так примерно. А интернат – это все вместе. И икра там действительно баклажанная по большей части. И вообще… Сам увидишь.
– А тебе-то что там надо? – не понял я. – Ты там что делаешь?
– По общественной части, – ответила Саша. – Дружина направила. У нас программа активной социализации…
– Дружина направила? – удивился я. – Это «Булат», что ли?
Саша кивнула.
– Ага.
– А сама ты?
Саша поморщилась.
– А что так? – спросил я. – Добровольно к сироткам не хочешь в гости?
Ехидно опять спросил, иногда во мне просыпается идиот. Такой зловредный, тупой-тупой, примерно как Громов. Редко, правда.
– Не хочу, – призналась Саша. – Не хочу. А ты вот хочешь разве?
– Нет…
– Во-во. Любому нормальному человеку на это смотреть тяжело. Никакого сердца не хватит.
– Тогда почему? – спросил я.
– Я же говорю, поручили. Все выбирали себе направления, по которым работать. Ну, там чистота улиц, пьянству бой, пенсионеры, автохамы, бюрократы, разное, короче. В интернат никто не хотел, я тоже не хотела. Но так получилось. Глупо было отказываться. Откажешься – подумают, что не справишься. Я согласилась.
– А Юля?
– Юлька? Она всегда со мной, с третьего класса. Так вот. Но она сейчас не может, улитками, дура, обожралась.
– Улитками?
– Ну да, виноградными. Нашла рядом с дачей полянку, где эти улитки живут, набрала полведра почти и потушила с сельдереем. Эскарго называется. Юлька все полведра и умяла. Получила белковое отравление, сейчас страдает.
– Ясно. Как Крылов.
– Что?
– Как Крылов, басни который писал. Он, правда, устрицами объелся.
– Юлька не баснописец.
Встали в пробку.
Жарко сделалось, кондиционера в «Газели» не полагалось, пришлось дышать окружающей средой.
– Что везете-то? – спросил я. – То есть что везем?
Я указал на коробки.
– Носки, – ответила Саша.
– Что? – Мне показалось, что не расслышал.
– Носки. Трусы. Прокладки.
– Прокладки?
– Ага, – кивнула Саша. – Что такое прокладки, надеюсь, объяснять не надо?
Водитель поглядел на меня как на глубокого дебила.
– Да не, знаю, – ответил я. – Просто… Обычно другие подарки возят…
– Какие?
– Ну, у меня просто мать в «Материнском Рубеже», может, слышала?
Саша кивнула.
– Они просто перед праздниками собирают от детей желания, а потом эти желания по фирмам разным распространяют…
– А потом с колонной байкеров едут вручать, – закончила Саша.
Пробка кончилась, и водитель втопил на полную, и пришлось держаться, но все равно кидало по сторонам и вверх, Сашу такая скорость устраивала, а мне просить замедлиться было стыдно, немного стукался.
– Ну да, едут с байкерами. На День защиты детей ездили, кстати, подарки дарили. А что? Нормальные подарки, между прочим…
– Ничего, – перебила Саша. – Нормальные так нормальные. Нам направо! Вон, под знак.
Водитель произнес что-то по-водительски и повернул, я навалился на Сашу, она ойкнула и оттолкнула меня к дверце.
– Люблю байкеров, – сказала Саша. – Дети свободы, герои асфальта, у меня брат троюродный – байкер, человек-тосол, как же, как же.
– Байкеры разные, – сказал я. – Всякие…
