– Гениально, – сказал я.
Так мы дальше и шли. Я тащил банку, а Алька периодически дула в трубку. А мальчишка ей рассказывал про ихтиологию, он оказался в этой области весьма сведущ, знал всех рыб, обитающих в средней полосе, их привычки и повадки и давление, при котором каждая рыба выходит на поиски пищи. Алька слушала, новая информация, как же, Алька обожает узнавать новое. К тому же рассказывал мальчишка хорошо, со знанием дела, с авторитетом, с примерами из классиков. Даже я заслушался.
Так и дошли до пруда. Караси не перемерли и выглядели вполне бодро, чего нельзя было сказать об Альке – она несколько подустала от дутья, раскраснелась и громко дышала.
Мальчишка сказал, что он зимой тут замерял глубину и температуру и пришел к выводу, что здесь выживут не только караси, но еще и карпы. Вот он карасей и решил выпустить, а на карпов он будет копить все лето, чтобы потом, уже осенью купить пару штук в супермаркете, он уже целый план успел разработать.
Большой пруд на развилке дорог. Левая уходила к недалекой деревеньке, правая в лес. Мальчишка и Алька спустились к воде и стали выпускать карасей, мальчишка доставал их из банки, передавал Альке, а та уже погружала их в пруд.
Я стоял на перекрестке, размышляя, куда нам дальше – в деревню или в лес? Тетка с ведром медленно шагала в сторону деревни, оглядываясь и бормоча что-то неприветливое. Наверное, в лес.
Алька с ихтиологом выпустили последнего карася и поднялись от воды.
– Так значит, бессмертие? – спросила Алька.
– Ага, – кивнул мальчишка. – Самый быстрый путь, я в этом уверен. Надо только понять механизм. Я вот планирую поставить третий аквариум и в него как раз щурят посадить…
– Мишка!
Мальчишка вздрогнул.
– Мишка! – крикнула тетка еще громче. – А ну сюда быстро. Бегом.
– Сейчас! – крикнул он. – Иду уже. А вы куда идете-то?
Алька быстро сверилась с телефоном.
– Туда вроде, – она указала пальцем на правую дорогу. – Мы к знакомым…
– Не ходите туда лучше, – сказал Мишка.
– Почему?
– Да там всякие…
– Мишка! Вот я отцу расскажу!
Мишка сорвался, зажал под мышкой саженцы и побежал к тетке. Алька понюхала руки, вытерла их салфеткой, сверилась с навигатором.
– Нам туда, – указала пальцем она.
В сторону леса.
Дорога в эту сторону была гораздо менее протоптана и почти непроезжена, во всяком случае, свежих колей я не увидел. Только мусор по сторонам. И старый, и свежий совсем, видимо, местное население использовало эту дорогу в качестве свалки. Меня это не шибко вдохновляло, Альку наоборот, поскольку она с детства хотела побывать на настоящей свалке, многократно и талантливо описанной в детской классической литературе. А где в городе встретишь настоящую свалку? В лучшем случае дворовая помойка, да и то в последнее время редкость.
Впрочем, скоро Альку постигло разочарование, свалка так и не разрослась до литературных размеров, так, легкие барханы вдоль дороги, кроме того, мы уперлись в забор. В железные ворота, ржавые и высокие, опоясанные цепью, скрепленной замком.
– «Садовое товарищество», – прочитала Алька надпись поверх ворот. – Там сады?
– Дачи, скорее.
– Перелезем? – с надеждой спросила Алька. – Или подлезем?
Ни пере-, ни под– мне не понравилось. Потому что поверх ворот клубилась армейская колючая проволока. А к низу ворот были приварены старые вилы, несколько штук, и тоже ржавые, и через них тоже пролезть возможным не представлялось. Так что мы двинулись в обход, направо.
Было тепло, мы шагали вдоль давно сгнившего забора, искали проход. Алька изучала маршрут в телефоне, а я смотрел, как бы перебраться через ржавую колючку, которой алчные дачники щедро опутали все вокруг, даже зачем-то некоторые деревья.
– Зачем столько проволоки? – спросила Алька. – От медведей, что ли?
– Не знаю… Вряд ли. Скорее, чтобы на морковку никто не посягал.
– Какой-то бесконечный садовый поселок.
Это точно. Мы брели мимо забора, а забор все не кончался и не кончался, мусору меньше не становилось, видимо, дачники не утруждали себя утилизацией отходов и поступали просто – перекидывали их через забор – и все дела. Я все время боялся наступить на ржавый гвоздь, был у меня такой невеселый опыт. А Алька молчала. Наверное, тоже на гвоздь наступить опасалась или змею. Этой весной змей много, по телевизору сколько раз показывали.
– Гош, – позвала Алька испуганным голосам. – Гош.
Я остановился. Оглянулся.
– Кто-то там… – Алька всматривалась в лес. – Там кто-то есть…
Я сощурился. Лес как лес, замусоренный только, везде мятые пластиковые бутылки, рванье, гнилые доски и сквозь них прошлогодний бурьян, серый, сухой и колючий. Никого среди этого великолепия я не заметил, да кто тут может быть?
– Показалось, – успокоил я.
– Да нет вроде. Как будто кто-то за нами…
Из-за дерева выступил человек в камуфляжном комбинезоне.
– Я же говорила, – Алька схватила меня за руку.
– Сумасшедший, – успокоил я. – Бомж, на дачах зимовал, теперь бродит. Он сам нас испугался. Вот смотри. Ап!
Я громко заорал и хлопнул в ладоши.
– Пошел отсюда! – крикнул я.
Человек в комбинезоне развернулся, шагнул за дерево и исчез.
– Ага, испугался… Зачем он тогда за нами шел?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Есть, может, хотел.
Брякнул, и только потом понял, что как-то это звучит… Не очень оптимистически.
– Пойдем, тут недалеко уж. – Я взял Альку за руку и быстрым шагом направился к дачам.
Мрачный дачный поселок, я в таких никогда не бывал. Совсем без зелени, ну, то есть не совсем, так, мелкая травка вдоль заборов, но и та с трудом пробивалась сквозь сожженную прошлогоднюю. Заборы, как полагается, косые, не завалившиеся, а именно косые, построенные из подручных средств, из рекламных баннеров, из разобранной мебели, из ржавого кровельного железа, из всего. Даже из покрышек для трактора «Беларусь».
Вряд ли здесь поблизости Симбирцевы жили. Потому что помойка, а Симбирцевы любят чистоту, у них прапрапрадед из Германии, служил под предводительством гроссадмирала, или как там его, Миниха, так что орднунг у них в крови. Потому что железная дорога близко, а Симбирцевы любят тишину, у них на даче даже телевизора не водится, у них пруд, пианино и фото Столыпина на стене, с дарственной подписью, между прочим. Потому что и дома-то подходящего здесь не видно, вряд ли Симбирцевы стали бы ютиться в двухэтажных плохо крашенных курятниках с самодельными антеннами из вил на крышах.
Короче, Симбирцевыми тут не пахло.
