Сунула руку за спинку, достала пакет.
Тут у меня запас. Не знаю, в последнее время я как-то склонна собирать запасы, в последние два дня. Или припасы. Орехи, сухари, шоколадки. Галеты. Прячу их в диван, ну и вообще много мест, где можно спрятать, под подоконник, в батарею. Зачем-то. Пока сама до конца не поняла зачем. А вдруг что-то… Не знаю что. Метеорит, допустим. Что-то они в последнее время зачастили. Метеорит упадет в атомную элекстростанцию, ну и пошло-поехало. Мир рухнет, все побегут за билетами, а у меня тут сухари, и орехи, и курага, очень удобно.
Вскрыла пакетик с сушеным сыром, стала жевать. Сушеный сыр наводит на мысли о мореплавателях. Васки да Гамы всякие, Беринги и Крузенштерны, бесстрашные исследователи просторов, плыли куда-то, сдвигали фронтир, жевали сушеный сыр, береглись Сциллы, проклинали Харибду. А сейчас и плыть некуда. Вот недавно на космос возлагали надежды, полетим на Марс, махнем на Венеру, вот-вот и звезды под ногами. Но не срослось. Застряли и не можем оторваться, прикипели, пристыли и постыли. На Луну и то не можем. Жуем свой сыр на кушетках. Но жевание сыра на кушетках особого удовольствия не доставляет, жевать сыр можно только с высокими целями, а если просто так, то не то, душа облезает. Ловушка. Мы все в ловушке.
Я достала тетрадь и записала в нее все эти мысли, пойдут для пьесы, их скажет друг главного героя.
– Эй?! – заглянул Гоша. – Кто-нибудь дома?
Сел на подоконник, огляделся.
– Хорошо у тебя, – сказал.
После чего завалился на ковер, лег на спину, стал смотреть в потолок.
– Хороший у тебя ковер, – сказал он. – Хороший. И спичками не воняет. А то в последнее время…
– Пришел поговорить о ковре?
– Да не, просто…
Гоша устроился на ковре поудобнее. Стал молчать, ждал, когда я сама его спрошу.
– И что? – поинтересовалась я. – С чего вдруг все это безумие? Вторжение пожирателей мозгов?
– Не знаю, – пожал плечами Гоша. – Возможно…
Гоша снова пожал плечами, повыразительнее.
– Отец палец уколол, – пояснил Гоша. – Сегодня с утра стал вязать мушку, наколол палец крючком. Палец здорово распух. Вот он и бесится.
– А мама? Уколола палец, когда шила рождественские носки?
– Не… Не знаю.
– Она вообще-то странная, тебе не кажется?
– Мне кажется, это у нее переутомление, – сказал Гоша. – Она устала. И «Рубеж» этот… Это ты что жуешь?
– Сыр сушеный.
Гоша набрал в горсть сыра, засыпал себе в рот. Чавкать начал аппетитно.
– А что у тебя? – спросил он. – Ну, что вообще этот… доктор твой говорит?
– Я на пути к исцелению. Еще немного, и мозги мои придут в соответствие с высокими стандартами, принятыми среди приличных людей. Но не каждому.
– Что не каждому?
– Хватит места в ковчеге.
– А… – зевнул Гоша. – Я так и думал. Вообще, после Золотого Берега тебе, наверное, надо… отдохнуть. Неплохо ты тогда в обморок плюхнулась.
– В какой еще обморок?
И этот туда же.
– В какой обморок? – повторила я.
Гоша вдруг замолчал. Покраснел, надул щеки, выпучил глаза и стал кашлять. Подавился опять, пришлось метнуть в него подушкой.
– В какой обморок? – повторила я.
Меня Гоше не обмануть, плохо он сделал вид, что подавился, ему надо было на самом деле давиться, я бы поверила. А так нет.
Гоша кашлять перестал.
– Мать в обморок грохнулась, – сказал Гоша. – Ужа увидела.
– Мертвого?
– Не знаю. Увидела, упала, ничего необычного… Там трава была, она не ушиблась.
– Где? – спросила я о чем-то.
– Везде, – нерешительно ответил Гоша, тоже непонятно о чем.
Трава, пластиковые пальмы, у ручьев, где дремлют ивы, Юля, дизайнер табуреток.
– А ты Герду сегодня видел? – спросила я.
– Утром. Она возле ворот околачивалась. Там…
– Зачем?
– А кто ее знает? – Гоша сел в ковре. – У нее всегда свои идеи были, ты же знаешь… У тебя еще есть чего пожевать? Сыр соленый какой-то…
– Орехи. Курага. Галеты. Это она, наверное, после меня у ворот околачивалась.
– В каком смысле после тебя?
– Она же у меня всю ночь продрыхла, на кресле.
Я показала пальцем. Гоша посмотрел в кресло, быстро обернулся, точно призрака увидал.
– Я еще удивилась – она ведь обычно у тебя спит, а тут вдруг ко мне приперлась. С чего бы?
– Да уж, непонятно…
Гоша подышал в кулаки.
– Да вы все в последнее время какие-то странные. Что с вами происходит?
– Не знаю, – ответил Гоша. – Что-то. Вторжение похитителей тел, ты же сама говорила.
– Я вижу, что вторжение… Орехи-то будешь?
– Не, орехи надоели, давай кураги.
Кинула ему кураги. Гоша стал жевать курагу.
– Так что там Герда возле ворот делала?
– Гуляла, наверное, что ей еще делать? Кислая какая-то у тебя курага…
– Не хочешь – не ешь. Я сама съем.
Я стала жевать курагу, кислая действительно.
– А ты видела? – спросил Гоша почти шепотом. – Ну, Сашку? Про головы? По Интернету?
– Ага.
Гоша вдруг покраснел.
– Да брось. – Я зевнула. – Ерунда. Шуму подняли…
– Да, шуму много. Как-то глупо…
– Забудь. И все остальные забудут уже через два дня. А то и раньше.
– Да… Почему я такой тупой?
Гоша поморщился. Ничего, братик, ничего.
– Да ты не тупой, – сказала я. – Просто… так получилось. Иногда бывает. Со всеми бывает.
– Да, так получилось…
Он вздохнул.
Я кивнула.
– Тогда я, наверное, побегу? – спросил Гоша.
– Ага. Беги.
Беги, Гоша, беги.
Гоша поглядел на меня с тоской, погас он как-то.
– Все действительно будет хорошо, – сказала я ему. – Гоша, ты… Ты не думай, все будет просто чудесно. Я знаю.
Гоша ушел. Я осталась. Валялась на диване, в подоконник смотрела. Думала – не завести ли рыбок? Или подводную улитку. Я читала, что у многих драматургов были такие улитки, они медленно ползали по аквариуму и этим вдохновляли. Мне, наверное, улитка такая не помешала бы, интересно даже, лежать, наблюдать, как она ползет туда, потом сюда. Глядя на ползущую улитку, острее чувствуешь бесконечность. Заведешь улитку, станешь сама как улитка. Закроешься в раковине, забьешь двери досками, сядешь на подоконник, будешь смотреть на воду. Потому что наводнение, потоп, он уже скоро, он уже здесь, и спасутся лишь те, кто построил лодки и запас ячменя в глиняных горшках, кто был предусмотрителен, кто был легок.
