Ребята азартно включились в игру. Притащили кубики и в одну минуту – раз-два! – выстроили из кубиков главную улицу – Хомяковскую, затем – Морковную, рядом – Шоколадный проспект. В блюдце налили воды, а рядом разложили очищенные орехи фундук и маленькие лесные яблочки.
– Конопастик! Ко-но-па-сти-и-ик! – звали ребята. Но хомяк не показывался.
– А ну-ка, Вова, Серёжа, посмотрите, не выскочил ли он на лестничную клетку, – сказала бабушка.
Ребята выбежали за дверь, а когда вернулись, остановились и замерли у порога: рядом с «бассейном» сидел Конопастик и с аппетитом грыз яблочко.
Бабушка предостерегающе приложила палец к губам и сказала:
– Тихонько! Не мешайте ему, а то он испугается и опять от вас убежит.
Глаза у бабушки улыбались.
Вова опустил голову и увидел в бабушкиной сумке ту самую трёхлитровую банку, в которой мама принесла Конопастика домой в первый раз.
А может, это была не та банка, а другая?…
– Ну теперь, я надеюсь, – сказала бабушка, – вы не будете оставлять Конопастика одного?
Попугайчик Рома
Всё началось с покупки попугая. Маленького, волнистого, зелёного Ромы. Мы привезли его с птичьего рынка в переноске и посадили в просторную, заранее купленную в зоомагазине клетку.
Сутки попугайчик не ел, три дня не выходил из клетки, неделю молчал и не летал. Просо и канареечное семя даже не клевал: сердился. Мол, в новый дом привезли, от попугайского коллектива оторвали, объявлю-ка для начала голодовку.
Нахохлившись и распушив свои пёстро-зелёные пёрышки, Ромка сидел на жёрдочке, как цыплёнок, и зорко наблюдал за нашими попытками подружиться с ним.
– Птичка, пти-и-и-чка! – суетились у клетки мама и папа.
– Пичужечка, ну давай полетаем! – уговаривал Вовка.
Рома важно цеплялся за протянутый палец розовым коготком, топорщил крылья, беззвучно разевал клюв и пытался взлететь вверх, к потолку, но скользил по плоскости, упирался в стены и падал.
Ромка не умел летать!
– Птичка, пти-и-и-чка! – шептал Вовка, подсовывая «столбики» подорожника, веточки с семенами конского щавеля, кусочки белокочанной капусты.
– Ну, хоть чирикни, хоть пискни! – удивлялись родители Ромкиному молчанию. Теперь-то попугай охотно клевал то, чем его потчевали новые хозяева, но по-прежнему молчал и не летал.
Заговорил и полетел он в один день. Увидел за окном сидящих на карнизе синичек и, пронзительно закричав: «Птии-и-чка!» – метнулся к оконному стеклу.
С тех пор и пошло. Ромка клюёт зёрнышки, семечки, витаминную смесь и приговаривает:
– Птичка, пти-и-и-чка!
Придёт Вовка из школы – Ромка летит ему навстречу и со звонким криком «птичка, пти-и-и-чка!» на плечо садится. Всё бы хорошо, но никак не хотел Ромка в клетке сидеть. Только захотим мы его поймать, чтобы на место посадить, как он начинает вопить:
– Птичка, пти-и-ичка, пти-и-ичка!
Вопит жалобно. Хоть из дома беги!
И мы сдались: попугай зажил на свободе. Только ночью спал в клетке. А днём уцепится за свою любимую занавеску и дремлет. Или сядет в ванной на стеклянную полочку напротив зеркала и со своим отражением разговаривает.
Особенно привязался попугайчик к Вовке. Сядет тот за уроки – Ромка сразу к нему на плечо! А то за пуговицу на рубашке уцепится, голову вниз свесит и разговаривает сам с собой. А слов он через пару недель выучил много. Вечером прилетит на обеденный стол и чирикает на все лады:
– Пичужечка, лапочка, душечка!
А потом новое появилось: то телефонной трелью рассыплется, то зазвонит, как будильник. Сначала было даже смешно, хотя, если честно, то временами было не до смеха: голова от его «разговоров» и трелей начинала болеть.
Конечно, радостей от него было больше, чем огорчений. Придёт мама с работы, за дела принимается: ужин готовит, убирается, стирает. Устанет, а Ромка тут как тут. Сядет на её плечо и приговаривает:
– Ну что? Ну что?
Мама улыбнётся, ответит:
– Ничего, Ромочка, всё в порядке.
Папа с работы придёт, тоже усталый, хмурится, а попугай к нему на плечо – и давай его подбадривать.
– Пичужечка, пичу-у-у-ужечка! – воркует. Ну, чистый голубь! И воркует до тех пор, пока папа не улыбнётся.
Одно плохо: пристрастился Ромка всех своим кормом потчевать. Ухватит зёрнышко и первым делом к Вовке летит. У Вовки вся голова в семечках. К вечеру у Вовки в волосах чего только нет – и крупа, и семечки. А мама не успевает полы подметать и мыть. Всюду шелуха! Беда, да и только!
– Мам, а мам, – успокаивал Вовка, – разве это беда?! Уберём мусор, не горюй.
День убирали, два. А Рома в очередной раз крылья расправит, взлетит, а за ним – фонтаном шелуха.
– Это не попугай, а летающий крокодил, – говорила мама. – Невозможно так больше жить!
– Мам, а мам! Он же птенец ещё, играет он. Потерпеть надо, – защищал попугая Вовка.
А сам потихоньку, как мог, наводил дома порядок…
Однажды Вовка заболел. Пришли родители домой – лежит сын, губы жаром обметало, горит весь, а попугай сидит смирно в изголовье и наговаривает ласково:
– Птичка, пти-и-ичка, пичужечка!
Мама приготовила клюквенный морс, напоила им сына, укутала одеялом. Потом села рядом, сказку начала рассказывать. Вовка очень любил, когда мама сказки ему рассказывала, читала книжки о жизни зверей и птиц.
Попугай сидел рядом и тоже внимательно слушал. Немного погодя мама пошла на кухню, чтобы принести ещё морса. Едва вышла, как услышала крик:
– Мам! А мам!
Мама бросилась к Вовкиной постели. Сын дремал, а Ромка сидел на прежнем месте и очень строго смотрел на маму. Мама пожала плечами и снова пошла на кухню. И снова услышала жалобное: «Мам, а мам!» Вернувшись к постели сына, мама услышала, что её звал… попугай!
Всю ночь Ромка беспокойно скороговорил: «Мам, а мам!»
Всю ночь просидела около Вовкиной постели мама. Утром температура у сына спáла.
… Вовка пил свой лечебный клюквенный морс и наблюдал за Ромкой. Попугай сидел смирно, время от времени чистил пёрышки и при этом очень даже весело напевал:
