Главный корпус нашего отеля огромным балконом повернут к Карибскому морю. Да, перелетев Кубу, мы оказались на ее противоположной стороне – у Карибского моря. Ух, как непривычно и здорово – входишь в лобби, а там – за окном – синее безбрежное пространство. Очень-очень синее, откровенно синее, такое синее, что для определения даже и слова-то нет. О, нашла! Вот подходящее слово – ультрамариновое! Наконец-то я поняла, что такое «ультрамариновый цвет»! Отель, как корабль, плывет по этому ультрамарину. И опять же в центре «палубы» – лобби – встречает меня, россиянку-северянку Евгению Рассказову, и кубинца-южанина Александра Родригеса, разряженная новогодними шарами искусственная елка до потолка. Почему тут никто хороводов не водит? Их не хватает!
Нам выдали ключи от двух хижин. Ура, ура! Суперпотрясно: все-таки хижины тут имелись! Как это замечательно, что мы будем жить не в номерах отеля-корабля, а в хижинах на приличном расстоянии от главного корпуса. Мой чемодан повез чернокожий бой, с которым Александр немедленно вступил в беседу. Время от времени бой поворачивался и рассматривал меня. Внимательно, как картинку.
– Ты что, про меня рассказываешь? – спросила я у Сани, дернув его за футболку.
– Си. Он никогда не видел русскую девушку, – ответил он, – и вообще русских. А его отец, когда в школе учился, переписывался с мальчиком из Москвы.
– А на каком языке они переписывались?
– На русском, конечно. Тогда, Дженя, у нас все русский изучали.
– Вот здорово! А сейчас? Не переписываются?
– Нет, конечно, – Саня усмехнулся. – Страны разбежались, и друзья тоже.
– Друзьям вовсе не обязательно разбегаться, – не согласилась я.
– Ты права, конечно. Но жизнь есть жизнь, – сказал по-взрослому Санька. – У каждого она своя.
А потом что-то быстро-быстро залопотал бой, улыбаясь во все свои тридцать два. Он в чем-то убеждал Саню, кивая на меня. Может, призывал парня переписываться со мной? Мы и без него это решим! Будем переписываться! Стопудово!
– No, no, – Саня засмеялся, хитро взглянув на меня. А бой остановился, основательно так остановился, чемодан на колесики поставил и еще покачал его за ручку – не упадет? С серьезным, чуть ли не торжественным видом взял мою руку. Потом – с таким же видом Саньку за руку притянул и соединил наши руки в замок. Я с интересом смотрела на процедуру. Потом чернокожий парень наши соединенные руки еще и прижал своей огромной ладонью с волосатыми пальцами.
– Juntos a toda la vida! – объявил он.
– Переведи! – попросила я Саню.
– Он сказал: вместе на всю жизнь, – перевел Саня, смеясь и пожимая плечами.
Я поскорее вырвала руку. Тоже мне, ЗАГС на дорожке у Карибского моря!
Бой погрозил Саньке пальцем. Мол, смотри у меня, чтоб «вместе!»
Ой, вот ненормальный! Вообразил, что мы жених и невеста! Что он не видит, мне шестнадцать всего! Щаз, выйду я замуж за этого малахольного рыжего, как же! Я еще ни за кого замуж не собираюсь. Мне бы школу окончить!
– Эй, кубинец-якобинец, ты что такого ему наболтал?
– Я сказал, что ты хорошая, – Саня тоненько засмеялся.
– Ха-ха! Хорошая. Да откуда ты знаешь? – проворчала я, а чуть попозже серьезно добавила: – Спасибо. Что хорошая – я и сама знаю.
Саня посмотрел на меня долгим взглядом и снова рассмеялся.
Да, я супер-потрясная скромница.
На нашем пути вырос городок из настоящих туземных хижин.
Я ни разу в жизни не жила в хижине. А где ее в Москве найдешь-то? Ага, хижина на улице Малахитовой. На пятом этаже панельного дома… Я их видела только в кино. В них жили туземцы. Маленькие, приземистые хижины, крытые желтыми пальмовыми листьями. Казалось, что там, внутри, стоит низкая деревянная кровать, устланная соломой, пара грубо сколоченных стульев, такой же стол. На нем железные кружка, миска и деревянная ложка. Ну, еще половики домотканые могли быть на полу. Нет, кажется, половиков в хижинах не было. Там жарко. Это же в северных деревнях – половики. Ну-с, сейчас проверим… Поднимаюсь на крылечко своей хижины. Тут мне приготовлен гамак. Ох, круто! Буду сибаритничать в гамаке. Открываю ключом жилище туземца. Ой! Ничего себе так – хижина дяди Тома! Дядя Том прослезился бы от умиления: внутри чистота и модерн, плазменный телевизор с программами на английском, испанском, немецком, итальянском… Да, кстати, самим кубинцам разрешен лишь один телеканал – государственный, революционный.
Комната с высоким потолком выложена белоснежными плитками, душ блестит мельхиоровыми кранами, там, в душе, на узком горизонтальном окошке под потолком стоит иноземное растение с мясистыми листьями. Ой, все время путаю. Не иноземное, а что ни на есть местное, это для меня оно непонятное. Кровать в комнате – правда, деревянная, но широченная, как море, застелена белоснежным бельем. Из белого полотенца изображен лебедь на покрывале. Плывет по морю-кровати! Современный гостиничный номер! Суперпотрясно! А снаружи – хижина и хижина! Хитро придумано! Заманка-обманка!
Мне это нравится! Быстренько фотографирую хижину изнутри и снаружи и в полноте чувств бегу к Саньке – его «туземское» жилище через два от моего:
– Александр! У меня такая красотища! И гамак!
– А у меня что, хуже? И у меня гамак есть!
Кажется, он привыкает к тому, что он турист. Наконец-то!
– Ура-а! Да здравствуют туземцы!
Я побежала выкапывать из чемодана купальник. Море-то в двух шагах! Карибское море! Только вслушайтесь: Ка-ри-бское!
Мы поскакали на берег, но окунуться не посмели – волны были нехилые.
…Ой, как же замечательно лежать в гамаке теплым тропическим вечером и глядеть на белые барашки волн. Карибское море гремит в двух шагах. А еще можно на звезды глядеть. Вся Вселенная смотрит на меня зелеными глазами… Я лежу, раскачиваюсь, потягивая за веревку, и мне кажется, что мой гамак висит где-то среди звезд и мир устроен таким образом, что моя родина не утопает в сугробах и нигде ни у кого в России не лопаются от мороза батареи.
Саня, наверное, тоже валяется в гамаке. Мы оба обалдели от предоставленного нам на Кайо-Ларго счастья и за весь вечер ни разу не увиделись друг с другом. Мы наслаждались гамаком, морем и звездами…
Но если честно, мне хотелось, чтобы Александр явился проведать меня. Хоть немножко бы поболтали. Пусть бы он молчал, а я бы болтала… А то бы и помолчали вдвоем. Вдвоем даже молчать приятней.
Утром Александр вышел из хижины в зеленой футболке и коротеньких шортиках. На футболке два дельфина резвились, один над другим, и чтобы все поняли, что это дельфины, а не акулы, ниже рисунка была надпись: dolphins. А когда он поднял руку, я увидела, что у него под мышкой небольшая прореха.
– Ой, какой ты сегодня славный, малыш! – не удержалась я от восклицания.
– Тебе не нравится? – смутился он.
