— Чем я занят?! — с горечью воскликнул Сергей Иванович. — Сижу без толку и не могу ничего придумать! Этим я занят, да?!
— Можно я попробую? — Вадику стало невыносимо жаль этого человека. — Можно я попробую её покормить?
— Ну что же ты, что ты? — повторял Вадик, чтобы не разреветься. — Ну что ты? Знаешь, как вкусно?! Замечательное молоко в этой соске! Ну попробуй хотя бы, а?
Новорождённая уже не выталкивала соску языком, не отбрыкивалась, не мотала головой. Даже не отплёвывалась. Она равнодушно позволяла засунуть соску в рот, покорно давала разжать беззубые дёсны, но не делала больше никаких движений, только моргала время от времени тусклыми своими глазёнками.
— Ну, видимо, всё бесполезно… — вздохнул Сергей Иванович. — Против природы не пойдёшь.
И вот тогда Вадик не выдержал и разревелся.
Он продолжал поглаживать нежную шерсть между ушками, там, где со временем должны были появиться бугорки рогов, а слёзы текли по щекам, и губы сами, помимо воли твердили:
— Ну пожалуйста, ну немножко совсем, ну пожалуйста…
Слабый, едва различимый чмокающий звук раздался вдруг в сарайчике…
— Ты беги, уже поздно, — сказал наконец Сергей Иванович.
— А вы?
— Я ещё немного тут посижу. На всякий случай, — успокоил Вадика доктор. — Да ты не волнуйся, теперь-то уж точно всё будет в порядке. Эх, и лёгкая же у тебя рука, парень!
Они давно сидели при неярком электрическом свете, но кто и когда зажёг этот свет, Вадик не помнил.
— Иди-иди, — доктор подтолкнул Вадика к двери, дружески подмигнул. — И за собаку свою не волнуйся, адрес теперь знаешь, приходите вместе!
«За какую собаку?» — хотел спросить Вадик, но, увидев усталые глаза доктора, промолчал.
На улице была ночь.
В школе светились лишь два окна: сторожихино на первом этаже и на третьем — кабинет литературы, где обычно делали школьную стенгазету.
И тут только Вадик вспомнил, кто он и зачем вернулся к школе.
Художник Вадим Королёв находился в творческой командировке. И единственный вопрос, который он не задал доктору Сергею Ивановичу, это: какие у кенгуру уши?
— Явился, талант?! — Саня был настроен благодушно. — Хорошо погулял? Поужинать не забыл? Одиннадцатый час, между прочим!
Ирина складывала в коробку карандаши.
— Я сейчас, быстро! — начал было Вадик.
— И без тебя справились, сейчас повесим. Экстра-класса газеточка получилась! — устало закончил Саня. — А ты думал, не справимся?
Вадик через Санино плечо заглянул в разложенную на сдвинутых столах газету.
В правом нижнем углу в лихом прыжке был нарисован Фролов-кенгуру.
И уши у Фролова были самые обыкновенные, фроловские.
ПАХОМ
Он сидел напротив дверей булочной; изредка поворачивая лохматую морду то направо, то налево, равнодушно провожал глазами нечастых прохожих. Витька на минутку задержался, пересчитал на ладошке сдачу. Может быть, только это обстоятельство и привлекло внимание пса, сделало Витьку непохожим на других людей, торопливых и занятых своими делами.
Приглядевшись к человеку на крыльце, пёс не спеша, с достоинством поднялся и, сделав несколько шагов навстречу, выжидающе замер, словно говоря: ну, вот он я каков.
— Что, хлебушек почуял? — улыбнулся собаке Витька. — Правильно, молодец! Полбулки чёрного, батон и четыре пирожка с повидлом!
Для пущей убедительности Витька тряхнул перед собой холщовой сумкой с нарисованной лошадью; батон и полбулки мягко стукнулись друг о друга.
— Так что, отломить тебе полпирожка? Будешь?
Пёс отвернулся и, вытянув шею, принялся рассматривать что-то в конце улицы. Видимо, таким образом он давал понять: полпирожка — это, конечно, дело стоящее, но ведь не за этим же я к тебе подошёл!
— Да ты не обижайся, полпирожка тебе, другую половинку — мне! — уточнил Витька. — Ты знаешь, я как-то не люблю в одиночку есть пирожки с повидлом…
Пёс вильнул хвостом, даже тявкнул одобрительно: ну, если так, тогда другое дело! Если это не подачка, а за компанию, — тогда пожалуйста!
Они отошли в сторонку и честно разделили пирожок. Пёс проглотил свою долю не жуя.
— Может, ещё? — предложил Витька. И предупредил: — Только без меня, я не хочу больше!
Вместо ответа пёс, не поднимая на Витьку глаз, поскрёб лапой снег.
— Дело хозяйское, — сказал Витька и отправился своей дорогой. Собака, выждав мгновение, неторопливо двинулась следом.
— Э, — удивлённо протянул Витька. — Я-то ведь домой иду, а ты куда?
Пёс посмотрел Витьке в лицо долгим, грустным взглядом. И вдруг вздохнул.
— Так ты что же, потерялся?! — Витька опустился на корточки. — Я думал, ты просто бездомный! Так что ж ты сразу не сказал, глупый?..
Высокую, сильную фигуру отца Витька увидел издалека. И только в этот момент пришло ему в голову, что ведь давно уже стемнело, даже фонари зажглись во дворе. И отец шагает торопливо, беспокойно.
— Папа! — закричал Витька. И бросился к отцу.
Отец вздрогнул, остановился. Но когда повернулся к Витьке, лицо его было спокойным.
— Ты что же, за хлебом через Северный полюс ходил? — спросил он запыхавшегося сына.
— Нет… — ответил тот виновато. — А вы с мамой уже волноваться стали, да?
— Да нет, — отец пожал плечами, но голос его дрогнул. — Отчего же нам волноваться? Ты у нас человек взрослый, школьник, ученик пятого класса, верно?
— Верно, — кивнул Витька. — Тут понимаешь какое дело… Вот он… он потерялся…
Только теперь отец заметил за спиной сына лохматого пса.
— Так это с тобой? — внимательно пригляделся он к собаке. — Это что за снеговик такой на четырёх лапах?
— Это Пахом, — заторопился Витька. — Он не снеговик, просто у него шерсть длинная, вот снег и налипает! Я его сначала Пузиком назвал, а потом решил — нет, Пахом лучше! Правда, хорошее имя?
— М-гу, — согласился отец неопределённо.
— Пап, мы с ним искали, где он живёт и откуда потерялся, и так и не нашли! Даже в квартиры стучали и спрашивали, а никто его не знает, незнакомая совсем собака, говорят!
— Вот так дела, господин пёс… — озадаченно протянул Витькин отец. — Что же, получается, вас дома ждут, а вы тут по улицам разгуливаете? Нехорошо.
Пахом посмотрел на Витькиного отца и вдруг попятился назад.
— Пап, да я ж говорю, он потерялся, — снова начал объяснять Витька. И затем неожиданно выпалил: — А можно… он у нас одну ночку переночует? А завтра мы с ним обязательно найдёмся!
