— Завтра будет готовить мефрау Вис, — сказала тетя Йос. — Она приготовит еду на три дня и поприбирает в доме — не слишком долго, ведь у нее вены.
— А что она собирается готовить? — спросил я.
Они посмотрели на меня. Все трое. И долго смотрели, не отвечая, — по-моему, дико глупо с их стороны; я так разнервничался, что мне захотелось спрятаться под ковер.
— Какое это имеет значение, Томас? — спросила через некоторое время тетя Йос. — Если тебе покажется невкусно, то просто не ешь.
— Прежде чем садиться за стол, надо мыть руки, — сказала мне Бет. — А тебе, возможно, и лицо.
— Я теперь очень чистый.
— Я никогда не видела, чтобы в ванне была такая грязная вода, — сказала Бет.
— Значит, вся эта грязь с меня смылась.
Бет немного рассердилась.
— Послушай, Бет, — сказала тетя Йос, — не говори такого при Томасе. Он хороший мальчик, немного неаккуратный, хотя в этом ему можно и позавидовать. А вода в ванне после мытья должна быть грязной. Мне вот всегда очень обидно вылезать из ванны с совершенно чистой водой. Какая у меня скучная жизнь, думаю я тогда.
Бет приподняла большие пальцы ног, а все остальные остались на месте.
— Ого, — сказал я, — а я так не умею. Меня пальцы ног так не слушаются.
Бет испугалась и прикрыла ноги руками.
Я перевел взгляд с Бет на тетю Йос, с тети Йос на Бет, а потом посмотрел на Звана. Рад ли он, что я у них живу?
Зван заметил, что я смотрю на него. Поднял голову и подмигнул мне.
— Клево, что ты у нас живешь.
— Клево, — повторила Бет, поморщившись. — Ты сам не заметишь, как станешь таким же уличным мальчишкой, как Томас.
Я только сейчас заметил, что Бет без очков, глаза ее казались от этого маленькими, как у китаяночки, хотя китаянок я видел только на картинках. Я в нее втюхался уже по уши — но она не могла этого заметить по мне, потому что я тоже поморщился.
Мы со Званом стояли рядом в большой комнате на верхнем этаже и чувствовали себя довольно-таки неловко. Здесь не было печки, а на стенах не висели картины. Я дрожал от холода. Высокий торшер на деревянной ножке с завитушками и с абажуром из желтой блестящей материи слабо освещал комнату. В темном шкафу рядом с гигантской кроватью можно было встать во весь рост. Приятнее всего выглядели две большие подушки на кровати, сиявшие белизной.
Я подошел к окну, приоткрыл занавеску.
— Выключи-ка свет, Зван, — сказал я.
Зван выключил торшер.
Через стекло между двумя ледяными узорами я смотрел на свой собственный дом, на его темные окна. В мягком свете горящих фонарей мой дом выглядел очень красиво.
Зван подошел и встал рядом.
— Ты думаешь о маме? — спросил он.
— Нет, — сказал я, — с какой стати?
— Но я же имею право спросить?
— Нет, не имеешь.
— Прости.
— Вот было бы странно, — тихо сказал я.
— Что?
— Если бы я увидел сам себя в окне моего дома.
— Это было бы очень-очень странно, — сказал Зван, — потому что ты не можешь стоять одновременно и тут, и там. Ты балаболка, да?
— Мне наплевать, что ты считаешь меня балаболкой, — сказал я. — Я имею право думать, о чем хочу.
— Разумеется, — согласился Зван, — можешь думать о чем хочешь.
Зван помахал рукой дому на канале Лейнбан.
— Что ты делаешь? — спросил я.
— Я вижу тебя там в окне. И машу тебе.
Я хотел двинуть ему в бок, но он вовремя увернулся, прыгнул на большую кровать и в тот же миг залез под одеяло.
— Давай быстренько, — сказал Зван, — это отличная кровать. И у нас у каждого по грелке. Бет предусмотрела все.
— Пойду скажу ей спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Бет, — громко сказал я у закрытой двери ее комнаты.
— Не входи! — крикнула мне в ответ Бет. — Сначала надо постучаться. И тогда еще нельзя входить. Можешь войти только после того, как я скажу тебе «входи».
Я нажал на ручку двери.
— Нет! — заорала она.
— Но ты же сказала «входи».
— Ну ты и хитрец! Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — повторил я.
По дороге в большую спальню я думал о Бет.
Как знать, может быть, она на свой манер тоже была ко мне неравнодушна. Иначе почему она так резко на меня реагировала?
Я залез в кровать и страшно испугался из-за горячей грелки.
— Елки-палки, какая горяченная!
Зван лежал ко мне спиной.
— Смотри, чтобы с нее не сполз носок, а то такой керамической грелкой можно здорово обжечься.
— Какой огромный носок, — сказал я.
— Это носок отца Бет.
Я ни о чем не спросил, лег на бок спиной к Звану и положил грелку себе под попу. Стало замечательно тепло. Я все больше и больше влюблялся в этот дом.
— У Бет тоже хорошая комната?
— Я туда вообще не захожу, — сказал Зван. — У нее комната с привидениями.
— А что Бет делает в комнате с привидениями?
— Почем я знаю.
— Там дохлые звери и черепа?
— Да нет, — сказал Зван, — ничего подобного. Кончай трепаться, я хочу спать.
— Я тоже, — сказал я, прислушиваясь к собственному голосу: в полутемной комнате он звучал так же странно, как голос Звана. — А тетя Йос классная. Она немножко твоя мама, да?
— Прекрати, а то я так не могу, — сказал Зван. — Ты вот как только замолчишь, так сразу и задрыхнешь, а я всю ночь буду лежать и размышлять.
— И о чем ты размышляешь?
— А у тебя не бывает, что ты всю ночь не спишь?
— Нет, никогда, — сказал я. — Это слишком долго. Я уже почти заснул. Но я не хочу засыпать. Пока спишь, пропускаешь очень многое.
— И что же ты пропускаешь?
— Например, то, что можно лежать в этой кровати и болтать с тобой. А почему ты иногда всю ночь не спишь?
— Нипочему.
— Мне сейчас так хорошо…
— Но не говори об этом, а то спугнешь.
Я заметил по каким-то признакам, что Зван не засыпает, и поэтому сам тоже не засыпал.
— Послушай, Зван… — сказал я и замолчал.
Кровать пришла в движение: Зван почесал себе зад или что-то в этом роде.
— А продолжение будет? — спросил он нетерпеливо.
— Раньше, знаешь… — и я снова замолчал.
