— А спите вы достаточно?
— Да, иногда мы спим.
Она рассмеялась.
— Вам сейчас тоже надо лечь и сладко заснуть, — сказал я.
— Да, многие так говорят; они говорят: ночью надо сладко спать, как будто это так легко. Я бы хотела, чтобы это было легко, а ты?.. И что же тебе рассказывает Пим?
— Всякие там байки, — отмахнулся я. — Он хвастун. Все знает лучше меня.
— Ах вот как… И ты из-за этого расстраиваешься?
Я кивнул.
— Зайди ко мне в комнату, у меня тепло.
— Нет, — сказал я, — лучше не надо.
— Заходи.
Тетя Йос повернулась и медленно пошла к своему дивану. Я пошел за ней и сел поближе к огню.
Я сидел и смотрел на горящие угли.
— Какая долгая зима, — сказала тетя Йос.
Я словно очнулся ото сна и посмотрел на нее. Тетя Йос скинула левой ногой правую тапочку и правой ногой левую. Завернулась в одеяло и устроилась поудобнее, прислонившись к трем подушкам.
— Бет тебя не обижает? — спросила она.
— Обижает, — ответил я.
Она взглянула на меня удивленно.
— Она не разрешает мне входить к ней в комнату.
— Там неуютно. Я туда тоже никогда не захожу.
— Зван говорит, что там много фотокарточек.
Тетя Йос посмотрела на меня, не поворачивая головы. При слабом свете ночника она была похожа на королеву из сказки.
— Меня Бет ненавидит, — сказала она.
— Не может быть, — сказал я, — с какой стати?
— А ты что, не заметил?
— Ни разу.
— Она меня ненавидит, потому что я еще жива, а ее отец погиб.
Тетя Йос посмотрела на меня немного странно.
— Ты знаешь, что произошло с ее отцом? — спросила она. — Мы с тобой об этом никогда не говорили, ты не задаешь лишних вопросов — молодец, тактичный мальчик.
— Я знаю от Звана, — сказал я.
Тетя Йос кивнула.
— Бет меня ненавидит, — сказала она, — потому что все мои братья и сестры остались в живых. А оттого что она ненавидит меня, она ненавидит и себя. На самом деле она хорошая девочка, Томас. Ведь это пройдет, правда?
Я задумался. Мне и в голову не приходило ненавидеть папу, оттого что мама умерла.
— Это глупо со стороны Бет.
Тетя Йос тихонько засмеялась.
— Зван спит, — сказал я.
— А мы нет. Ты любишь спать?
— Я не люблю лежать без сна. А когда сплю, то ничего не замечаю.
— А я почти совсем не сплю, — сказала она.
— Но вы же проснулись, когда я грохнулся, — сказал я. — Если человек не спит, то он не может проснуться.
— Мне всю ночь снится, что я в этом доме. Когда я сплю, мои мысли все равно здесь.
Она закрыла глаза.
— А вам когда-нибудь снится, что вы не спите?
— Хороший вопрос… — Она снова посмотрела на меня. — В моих снах дом становится таким огромным, что я не могу найти выхода, и комнат в нем становится больше, чем на самом деле, и по ним ходят люди, которые уже давно все умерли. Но зачем я тебе это рассказываю?..
— Рассказывайте, пожалуйста, — сказал я, — я слушаю.
— А тебе когда-нибудь снится, что твоя мама жива?
Я пожал плечами.
— По-твоему, это странный вопрос?
— Мне никогда не снятся сны.
— Человеку сны снятся всю ночь.
— Нет, наверно, что-то все-таки снится, совсем под утро.
— Остальные сны ты просто забываешь. А ты не боишься засыпать?
— Нет, чего бояться-то.
Тетя Йос вытащила из-под подушки малюсенький носовой платочек и высморкалась беззвучно. Это она очень хорошо умела.
— Ты меня по-прежнему так смешишь! — сказала она в нос.
Что-то я не заметил, чтобы она смеялась. Сейчас у нее в глазах были слезы. Но это от сморканья, а не от плача, слава богу.
— Тебе обязательно надо время от времени разговаривать с кем-нибудь о маме, Томас, — сказала тетя Йос.
— Кто это сказал?
— Не я.
— Тогда кто?
— Ах, малыш, о чем это мы с тобой говорим! Ведь я так переживаю за вас — за Звана, и за Бет, и за тебя, а вы думаете, что я переживаю только за себя; я уже с утра начинаю бояться ночи, а вы делаете вид, будто всё в порядке, за стенами этого дома никто ничего не знает, и война кончилась, а скоро и продовольственные карточки отменят. И чего я жалуюсь… Иди спать, после моей глупой болтовни ты заснешь крепким сном.
Я встал и пошел в гостиную.
— Что ты обо мне думаешь? — услышал я за спиной ее вопрос.
Я пробормотал в ответ что-то неопределенное и поскорее свалил.
Подтянув пижамные штаны, я поднимался по лестнице, шагая через ступеньку.
Наверху я наткнулся на Бет — и чуть не умер от неожиданности.
Она стояла в своей голубой ночной рубашке и выглядела еще более грозной, чем обычно.
— Что это такое, Томас? — спросила она. — Что ты делал внизу?
— Ходил в туалет, — сказал я.
— Расскажи это кому-нибудь другому, — сказала она. — Я слышала, как вы разговаривали.
— Это уже после туалета, — сказал я.
— И о чем вы разговаривали?
— Обо всем на свете.
— По ночам мама должна спать, и ты тоже, от тебя у нас в доме столько беспокойства. Ты наверняка пописал мимо унитаза, так что мне завтра опять придется мыть пол.
— У тебя странные пальцы на ногах.
Бет посмотрела на мои ноги.
— Тебе обязательно надо было это сказать? — спросила она.
Я показал ей свои руки.
— Вымыл чисто-чисто.
— Не верю. У тебя ужасно грязные ногти. Ты выдумываешь. Ты вообще все выдумываешь. Врешь направо и налево.
— Иногда я не вру.
— Я не собираюсь выяснять, когда ты врешь, а когда нет, Томас.
Я замерз стоять на площадке. Скрестил руки на груди и обхватил свои плечи. Грозная Бет — вот это мне повезло! Оттого что она бранила меня, я весь дрожал от радости.
— Можно мне посмотреть фотокарточки у тебя в комнате?
— Ни за что. Ты везде устраиваешь такой кавардак. И держишь нож в левой руке, а вилку в правой, хотя не левша. Вот Пим левша, но если не знать, то никогда не заметишь. Ты ничем не интересуешься, за столом говоришь с набитым ртом, вытираешь ноги полотенцем для лица, весь перемазываешься вареньем, а когда что-нибудь говоришь, то это всегда звучит грубо, даже если ты не говоришь ничего плохого. Ты безнадежен, Томас.
