На кровати сидит Помпончик. Он ворчит и чавкает. В зубах у него то, что осталось от туфелек мисс Камиллы Фримен.
Глава 7
От ужаса я застываю на месте и не могу даже заговорить. Тиффани протискивается в комнату, видит, чем занят Помпончик, и издает визг.
— Что случилось? — кричит из своей комнаты мама.
— Ничего, — хором отвечаем мы с Тиффани.
Тиффани бросается вперед и вырывает из зубов Помпончика мешанину ткани и лент. От туфель остались одни лохмотья. Подошва с автографом теперь похожа на швейцарский сыр — вся в дырочках от собачьих зубов.
Мы молча смотрим на рваные клочья ткани у нее в руках. В голове у меня пустота. Краешком сознания я понимаю, что нахожусь в шоке — это такое состояние, с помощью которого наше тело справляется с тяжелыми ситуациями. Например, если человеку отрежут палец, поначалу боли может и не быть, потому что тело как бы отключается.
Но потом оно снова начинает работать — увы, именно это со мной и происходит. Я оседаю на пол. Сердце стучит так громко, что я слышу шум крови в ушах. Что скажет мисс Деббэ?
Я почти забыла о Тиффани и вспоминаю о ней лишь услышав позади ее испуганный голос.
— Ты ведь не скажешь моей маме? Пожалуйста, не говори!
Я оборачиваюсь. Прежде я никогда не видела Тиффани испуганной, но сейчас она явно чего-то боится.
— Не знаю… я… — отвечаю я. Что делать? У меня скоплено двести сорок семь долларов и пятьдесят шесть центов на обучение в колледже — может быть, хватит, чтобы сбежать подальше, куда-нибудь в Марокко или в Узбекистан.
— Пожалуйста, не рассказывай ей! — умоляет Тиффани. — Она сказала, что если Помпончик еще хоть раз пожует чью-нибудь обувь, она отдаст его в приют! А уж если она узнает, что он сжевал такие туфли…
По ее щеке ползет слеза.
Я опять застываю на месте — во второй раз за последнюю минуту. Никогда не видела, чтобы Тиффани вела себя по-человечески. Я-то думала, она всегда получает то, что хочет.
— Ну, пожалуйста, не говори никому! — повторяет Тиффани. — Я подарю тебе свой айпод. И мою любимую видеоигру. Мне так жаль твои туфли!
Я смотрю на нее и понимаю, что завязла слишком глубоко и лгать дальше не имеет смысла.
— Это не мои туфли, — говорю я поникшим голосом.
Тиффани озадачена.
— Ну да, это туфли мисс Камиллы Фримен, но сейчас-то они твои, так ведь?
Я качаю головой.
— Они принадлежат моей преподавательнице балета. Я стянула их из ее кабинета сегодня днем. И собиралась потом вернуть. Но теперь…
Я ложусь на пол и закрываю глаза рукой. Мне стыдно перед Леонардо, который наблюдает за происходящим со стены. Уж он-то наверняка никогда не крал туфли у собственной преподавательницы.
Подбегает Помпончик и обнюхивает мою голову. Я открываю один глаз и смотрю на него. Глупый пес, думаю я, это ты во всем виноват!
Но в глубине души я понимаю, что виноват не пес. Я ведь знала, что он жует обувь, но не убрала туфли подальше. И кто тут, выходит, глупый?
Помпончик потихоньку придвигается ближе и начинает лизать мне лицо маленьким ласковым язычком.
Глаза у меня наливаются слезами. Я смаргиваю слезы и сажусь.
— Я ничего не скажу твоей маме, — говорю я. — Отдать собаку в приют — страшно даже подумать.
Тиффани бросается на меня с объятиями. Я так удивлена, что не могу ответить ей тем же.
— Спасибо, спасибо! — говорит она. — Я твоей маме тоже ничего не скажу. Про… ну, ты понимаешь.
Она кивает в сторону туфель, которые лежат на кровати грудой рваных лоскутов.
Я беру в руки то, что некогда было левой туфелькой, и рассматриваю со всех сторон. Расскажет Тиффани маме про туфли, не расскажет — не важно. Все равно правда выйдет на свет. И что тогда будет со мной?
Глава 8
До вечера следующего дня мы с Тиффани не выходим из комнаты. Мы не хотим попадаться маме на глаза, которая, как все мамы, непременно догадывается, если ты сделаешь что-нибудь плохое. Наверное, у мам есть для этого специальный орган, только в книгах по анатомии его почему-то не рисуют.
Мама ловит меня, когда я выбираюсь на кухню за соком. Я напрягаюсь. Но мама говорит только:
— Я смотрю, вы стали лучше ладить, да?
— Ага, — говорю я и пытаюсь улыбнуться, но чувство такое, будто у меня на лице грязевая маска, как у женщин из телешоу. Щеки словно застыли.
— Я очень рада, — говорит мама, целуя меня в макушку.
Интересно, а за кражу туфель ребенка могут посадить в тюрьму? Если да, то каюк моим большим планам.
Я возвращаюсь в комнату, и тут звонит телефон. Трубку берет мама. Мы с Тиффани слышим, как она говорит:
— Минутку, сейчас я ее позову.
Тиффани засовывает изуродованные туфли под кровать за миг до того, как к нам заглядывает мама.
— Солнышко, это Террела, — говорит она, протягивая мне трубку.
— Спасибо, — говорю я. — Алло.
Я стараюсь, чтобы голос звучал нормально, но он все равно какой-то визгливый.
— Привет, — говорит Террела. — Ты уже показала Тиффани туфли?
— М-м… да, — говорю я.
— И как?
— Не очень, — отвечаю я, бессовестно преуменьшая масштаб случившегося примерно в миллион раз.
— Почему? Что случилось? — спрашивает Террела.
— Э-э… — я слышу, как мама в коридоре сметает пыль с книжных полок у моей двери, и перехожу на речь задом наперед. — Перекусила немного Тиффани собака.
— Да мне-то какое дело до ее перекусов, — говорит Террела.
Я слышу, что мама ушла дальше по коридору.
— Собаки много чего едят. Иногда, например, туфли… — шепчу я.
На мгновение в трубке воцаряется молчание — Террела пытается понять, о чем я говорю. Затем она издает пронзительный вопль, от которого у меня едва не лопаются барабанные перепонки. Я отвожу трубку подальше от уха.
— Эта глупая собака слопала туфли мисс Камиллы Фримен? — кричит Террела.
Я стараюсь говорить как можно спокойнее.
— Совершенно верно.
— Что же ты теперь будешь делать? — орет она.
— Интересный вопрос, — отвечаю я. — Есть предложения?
На том конце телефона наступает тишина.
Видимо, предложений у Террелы нет.
