— Замолчите вы! — кричит мама.
— Таких людей, — говорит Ливерпуль, — как твой отец, очень мало на свете.
— Что такое, — вдруг говорит Али, — шкала на Париже?
— О! Париж! — говорит Ливерпуль. — Я там не был…
— Почему шкала на Париже? — говорит дядя Али.
— О каком Париже вы говорите? — говорит мама.
— О самом французском, — говорит он.
— Ой, — кричит мама, — шкала на Париже! Приёмник совсем на другой волне!
Мой брат Боба куда-то исчез. Конечно же это его рук дело! Каждый крутит приёмник. Все ищут волну. Наконец-то! Мы слышим гром оркестра.
— Какая досада! — волнуется мама. — Володю уже объявили!
— Ура! — кричу я. — Ура!
— Уррра!! — кричат братья Измайловы.
— Какая досада, — говорит мама. — Как это можно! Ведь самое главное! — Маме обидно. Она ищет Бобу.
Боба лежит под кроватью. Он чувствует что-то неладное.
— А ну выходи! — кричит мама. — Сейчас же!
Он не думает вылезать.
— Я жду! — кричит мама. — Давай вылезай!
— Оставьте его, — говорит Ливерпуль.
— Я ему покажу! — кричит мама. — Ведь он ненормальный!
— Я спрошу его, — говорит Ливерпуль. Он подходит к кровати и спрашивает: — Ты варёные калоши не ел?
— Не ел… — отвечает Боба.
— Тарелки в суп не крошил?
— Не крошил…
— Затылком ничего не видел?
— Ничего не видел…
— Какой же он ненормальный?! Вы слышите? Дай ему Бог здоровья!
— Ливерпуль, Ливерпуль, — говорит мама, — вы мне ребёнка калечите.
Братья Измайловы поют песни. Под мощный гром оркестра.
6. Воскресенье
В стену к нам постучали Измайловы. Мы всегда стучим к ним, а они стучат к нам. Это наша связь.
Я бегу к ним узнать, в чём дело.
Рамис, Рафис, Расим, Раис — в белых рубашках, в панамках и в синих сандалиях. Дядя Али говорит:
— Как Володя? Не хочет ли он прогуляться с детьми? Такой вечер! Вот мы все готовы.
Мой папа спал. Но он встал сейчас же.
— Да, да, да! — сказал он. — Немедленно! Мы идём прогуляться!
Это так неожиданно!
Я ищу свой костюмчик. Мой брат Боба плачет. Он сам не может одеться.
— В чём дело? — говорит мама.
— Скорей, — говорит папа, — вечер чудесный, Али ждёт нас, дети ждут, я пойду умоюсь…
Мой папа идёт умываться.
— Я не пойму, — говорит мама, — он же спал…
Папа мой одевается. Я одеваю Бобу.
— Сумасшедшие! — говорит мама.
Вот и тётя Фатьма. Она нас торопит. У них разговоры с мамой. Им гулять некогда. Им нужно поговорить. Все кругом мешают. Всегда не дают разговаривать.
Мы идём на бульвар всей компанией. У нас замечательная компания! Разве лучше бывают компании? Четыре моих лучших друга — все в белых рубашках и синих сандалиях. Я в красных сандалиях, а Боба в коричневых. Боба несёт заводной паровоз, а Рафис винтовку. У него замечательная винтовка. Её сделал дядя Али. Он всё может сделать — стул, стол, табуретку… У нас в прошлом году была ёлка огромная. Мы стали ставить её — ну никак! — ёлка всё время падает. «Крест надо, — говорит папа, — где я возьму его?» Мы опять ставим ёлку в бочонок, а ёлка всё время падает. Входит дядя Али, говорит: «У вас доски есть?» Мы говорим: «Какие доски?» — «Деревянные», — говорит он. Я принёс две дощечки. А он говорит: «Толще есть?» Я говорю: «Толще есть». Он говорит: «Тащи их». Он берёт эти доски: раз-два — и крест готов. Мы так удивились! Соседи у нас просто редкие. Мы к ним ходим. Они ходят к нам. Папа музыке учит Раиса, Рамиса, а Расим, Рафис ещё маленькие. А то папа их тоже учил бы.
Мы идём на бульвар всей компанией.
А на бульваре народу! Море как зеркало. Играет музыка. Папа держит меня крепко за руку, а я иду по барьеру. А за барьером море. Там катают на катере.
— Кто со мной? — говорит папа. Он идёт первый на пристань.
Мы садимся в катер. Мотор тарахтит, и мы едем. А я сижу с гармонистом. Он вовсю играет. И поёт здорово:
Любимый город может спать спокойно…
Я тоже пою, поют братья Измайловы. Все поют.
С моря город наш весь в огнях. Будто фейерверк. Очень красиво!
Только жалко, что мало катались.
— Ещё хотим! — кричат братья Измайловы.
Катер подходит к пристани.
Брат мой Боба схватился за поручни. Еле-еле его оторвали.
Он идёт и ревёт на весь бульвар.
— Прекрати! — кричит папа. — Мне это не нравится!
Мы заходим в тир.
Папа с дядей Али стреляют. А нам не дают. Мы стоим смотрим, даже не просим. Мы знаем: нельзя мешать, раз люди целятся.
— Все в десятку, — говорит папа.
Они снова целятся, а мы смотрим.
— А где Боба? — говорит папа.
Мы выбегаем из тира. Папа даже забыл свою премию.
Возле тира толпа.
— Что случилось? — говорит папа.
— Да вот, мальчик потерялся. А где живёт, не знает. То есть он номер дома помнит. А улицу он забыл.
— Где этот мальчик?
Да разве увидишь здесь мальчика! В такой толпе! Мы, конечно, его не видим. Зато мы слышим, как он говорит:
— Я забыл свою улицу…
Ну конечно же это Боба!
Ему говорят:
— Вспоминай, мальчик, это ведь важно.
— Сейчас, — говорит Боба, — вспомню…
Ему говорят:
— Ты не торопись. Вспоминай без волненья.
А он говорит:
— Я совсем не волнуюсь.
Ему говорят:
— Ты кушать хочешь?
— Хочу, — говорит Боба.
— Сыр хочешь?
— Сыр не хочу.
— А конфету?
— Конфету хочу.
— Тебя хорошо кормят?
— Плохо.
— Товарищи! Мальчика плохо кормят! Тебя очень плохо кормят?
— Очень.
— А чем тебя кормят?
— Всем.
— Значит, ты не бываешь голодным?
— Бываю.
— Как же ты бываешь голодным, если тебя всем кормят?
— А я не бываю голодным.
