– Никто мне не верит. Вы, врачи, все одинаковые. Но вы не можете оставить меня в таком состоянии. Мне нужно что-то от боли. Мне всего тридцать девять, а я уже несколько недель не выходила из дома. Это же ненормально? Вы должны мне помочь. Мне нужно что-то от боли!
– Простите, Джеки, но исследования показали, что болеутоляющие никак не помогают при фибромиалгии. Некоторым людям становится легче, когда они постепенно начинают вести более активную жизнь и заниматься спортом. Я также могу направить вас на когнитивную поведенческую терапию. Согласно результатам ряда исследований она может пойти вам на пользу.
– Другими словами, вы никак мне не поможете.
– Я не уверен, что могу еще что-то сделать, Джеки. Простите.
За свою карьеру я наблюдал порядка двадцати случаев хронической усталости и фибромиалгии. Основательно изучив все эти случаи, могу сказать, что их связывает один общий фактор – синдром дерьмовой жизни. Возможно, я еще встречу человека, которого фибромиалгия поразила без предрасполагающих к тому психологических проблем, но не особенно в это верю. Врачи, как правило, в корне неверно поступают с пациентами вроде Джеки. Проводя многочисленные обследования и анализы и выписывая все новые и новые лекарства, мы лишь сильнее убеждаем таких пациентов в том, что у них соматическое заболевание, лечить которое должен врач. Год за годом принимая таких пациентов и направляя их к различным специалистам, мы подпитываем их убежденность в том, что они больны. Подсознательно они берут на себя роль больного и впадают в зависимость от нее. Ярлык «больной» отвлекает их от социальных и эмоциональных проблем, которые и являются исходной причиной их бедственного состояния. А иногда «болезнь» становится удобным поводом для манипуляций близкими.
Вместо этого врачам стоило бы поощрять пациентов вроде Джеки к тому, чтобы те научились брать на себя частичную ответственность за свое состояние и начали задумываться о связи между своим физическим и психическим здоровьем. Хотя сказать проще, чем сделать: ни одна из моих попыток до сих пор не увенчалась успехом.
Когда Джеки вызвала врача в следующий раз, она попросила, чтобы к ней направили кого угодно, кроме меня. Это значит только одно: я потерпел неудачу. Но должен признать, я испытал изрядное облегчение, узнав, что мне больше не придется стоять в ее гостиной и расписываться в полной своей беспомощность при виде ее страданий. Теперь к Джеки ходит один из моих коллег, который начал давать ей морфин.
Миссис Бриггс
Воскресенье, три часа ночи. Я дежурю – посещаю на дому пациентов в неприемные часы. Раздается звонок: срочный вызов на дом. Я не знаю, чего ожидать. Все, что мне известно, – это то, что я еду к миссис Бриггс, ей за семьдесят и у нее рак груди.
Когда я приезжаю, у двери дожидается вся семья. В полной тишине меня проводят наверх, в слабо освещенную спальню. Передо мной лежит скелет женщины. Бледная, в полуобморочном состоянии, миссис Бриггс явно на грани смерти. За годы работы врачом я не раз видел, как умирают люди. В больнице к этому относишься гораздо спокойнее. Там намного проще воспринимать пациента как «инсульт на третьей койке» или «рак легких во второй палате», а не как живого человека.
Но когда оказываешься у пациента дома, уже не так легко отгородиться от всей чудовищности человеческой смерти.
Дочь миссис Бриггс объяснила, что ее мать пожелала умереть дома и вся семья поддержала решение не отправлять ее в больницу или хоспис. Вплоть до вчерашнего дня родным неплохо удавалось за ней ухаживать: она понемногу пила, а таблетки успешно боролись с болью. К несчастью, буквально за вечер ее состояние резко ухудшилось – сейчас она была возбуждена и страдала от боли. Она металась в кровати и плакала. Нельзя точно предсказать, как и когда умрет человек с терминальной стадией рака. С сердечными приступами все просто. В сердце перестают поступать кровь и кислород, и оно останавливается. Вот и все. Медленно прогрессирующая опухоль, которая разрастается и выедает человека изнутри, делает его слабым и болезненным, но сложно определить, когда она убьет его окончательно. Я не мог со всей уверенность сказать, по какой именно физиологической причине оборвется жизнь миссис Бриггс, но у меня не было никаких сомнений в том, что она умрет сегодня ночью.
Одна из главных задач паллиативного ухода – до самого конца избавлять человека от боли. Миссис Бриггс плохо осознавала происходящее и не отвечала на вопросы. Трудно было понять, насколько ее мучает боль, но пациентка явно страдала, и я не мог оставить ее в таком состоянии. Кроме того, близкие миссис Бриггс сильно переживали и рассчитывали, что я помогу ей. Она не могла принять лекарство перорально, так что я был вынужден что-нибудь ей вколоть, и этим чем-нибудь оказался морфин. После истории с Гарольдом Шипманом врачи нервничают, когда приходится использовать морфин подобным способом. Доктор Шипман убивал своих пожилых пациентов, вводя им морфин, и мне было непросто вколоть этот препарат миссис Бриггс, особенно если учесть, что это могло привести к скоропостижной смерти.
В идеале я должен был бы воспользоваться шприцевым насосом
[18], который постепенно, очень неспешно и совершенно автоматически вводит морфин в организм пациента, пока не удастся справиться с болью. Но часы показывали три ночи, миссис Бриггс срочно нуждалась в обезболивающем, а мне никак не удалось бы достать для нее шприцевой насос в такое время. Я отвел родственников в сторонку и сказал, что хочу ввести ей морфин. Я объяснил, что она может еще глубже погрузиться в забытье, но это облегчит страдания. Родственники прекрасно понимали, что миссис Бриггс остались считаные часы, и хотели, чтобы она прожила их спокойно и без боли, поэтому с радостью согласились на укол. Я набрал морфин в шприц и медленно ввел прозрачную жидкость под кожу. Прямо на моих глазах напряженное тело расслабилось. Я успел ввести всего пару миллиграммов, но в пациентке осталось так мало живой плоти, что этого оказалось достаточно. Миссис Бриггс наконец перестала метаться, и мученическое выражение сразу пропало с лиц ее родственников. Дыхание больной стало поверхностным, она погрузилась в глубокую кому, а несколько часов спустя спокойно умерла.
Когда тебя окружают личные вещи и фотографии человека, на которых он запечатлен здоровым и счастливым, сложно рассматривать его как очередного обезличенного пациента.
Вся семья была безмерно мне благодарна. Формально это нельзя назвать эвтаназией, но тот укол, пожалуй, ускорил смерть на несколько часов. Работая терапевтом, нередко испытываешь сомнения в этичности принятых решений. Вместе с тем я ничуть не сомневаюсь, что решение дать миссис Бриггс морфин было правильным. Мое нежелание использовать морфин объясняется скорее возможной реакцией родственников пациента. Если бы мне показалось, что близкие миссис Бриггс не поддержат меня, я не стал бы вводить ей морфин. Не из-за того, что воля семьи важнее, чем самочувствие пациента, а попросту потому, что мне не хочется доказывать правомерность своих действий в суде. Конечно, миссис Бриггс пришлось бы помучиться перед смертью, однако я не готов к тому, чтобы меня прозвали новоявленным Шипманом. Люди часто говорят, что врачи играют в Господа Бога, выбирая, жить их пациентам или умирать, но если этот выбор продиктован сочувствием, а не самонадеянностью, то мне не за что извиняться.
