Когда я наконец осознал, что фармацевтические компании предоставляют только необъективную информацию, то перестал принимать их представителей. Те рыскают возле стойки регистратуры, словно гиены в поисках легкой добычи, однако наш администратор непреклонен.
Поскольку у меня нет ни времени, ни желания собственноручно штудировать все медицинские журналы, я полностью доверяюсь местному фармацевту из НСЗ, который держит меня в курсе новинок на рынке лекарственных препаратов. Эта женщина – настоящий кладезь знаний, она всегда следит за последними научными достижениями и работает не за комиссионные с продаж. Как и я, она руководствуется исключительно интересами пациентов, учитывая при этом бюджет НСЗ. Бесплатного сыра не бывает, так что лучше я буду платить за свой обед из собственного кармана.
Мистер Типтон, педофил
Меня попросили навестить пациента, которого я раньше никогда не видел. Мистеру Типтону было за пятьдесят, и он жаловался на сильную диарею. В то время по округе и впрямь гулял кишечный грипп, но обычно пятидесятилетний мужчина способен справиться с поносом, не приглашая врача на дом.
Когда я просматривал его карту, кое-что бросилось мне в глаза. Среди записей о слегка повышенном кровяном давлении и грудном кашле мелькнула фраза «тюремное заключение за растление малолетних». Мистер Типтон был педофилом. Вопиющие подробности его преступлений отсутствовали, но он провел за решеткой шесть лет и лишь недавно вышел на свободу.
Мистер Типтон жил в «Соммерсби Хауз». Сколь бы громко ни звучало это название, на самом деле «Соммерсби Хауз» – настоящая дыра. Семнадцатиэтажный дом, такой же серый и пугающий внутри, как и снаружи. Пока лифт целую вечность поднимался на семнадцатый этаж, я размышлял о том, доносится ли сильный запах застарелой мочи от кого-то из моих попутчиков, или же это все здание им настолько пропитано.
Я испытывал одновременно раздражение и стыд от осознания того, насколько неприятно мне находиться в этом здании. На первых курсах университета я отчетливо ощущал себя человеком с улицы. Если большинство моих сокурсников окончили частные школы, то я ходил в среднюю школу в бедном районе Лондона. Почему же теперь я остро ощущал свою принадлежность к среднему классу? Университет не только привил мне невосприимчивость к смерти и человеческим страданиям, но и превратил меня в настоящего сноба.
Жильцы поглядывали на меня с подозрением: в начищенных до блеска туфлях и в галстуке, подобранном под цвет рубашки, я не вписывался в здешний антураж. Мысленно я сделал пометку положить в машину спортивный костюм и бейсболку, чтобы перед следующим визитом переодеться для конспирации.
Наконец я добрался до квартиры мистера Типтона. Пришлось несколько минут стучать в дверь и кричать в щель для писем, прежде чем он открыл. Он передвигался, опираясь на ходунки, а из одежды на нем была только замызганная серая жилетка. Следуя за ним, я не мог не заметить его обнаженные ягодицы, измазанные засохшими экскрементами. Ничего похожего на его квартиру я в жизни не видел. В ней сотнями валялись пустые банки из-под пива и сигаретные окурки. Пол был коричневым от грязи и липким, и я отчаянно маневрировал по коридору, чтобы ни до чего не дотронуться.
Однако более всего меня шокировала его спальня. Как выяснилось, последние несколько дней из-за болей в спине мистер Типтон был практически прикован к кровати и поэтому не смог добраться до туалета, когда начался понос. Дерьмо было повсюду! Постелью служили матрас без простыни и пуховое одеяло без пододеяльника. И матрас, и одеяло были покрыты немыслимым количеством экскрементов – застарелых и появившихся совсем недавно. На полу стояли наполненные мочой бутылки из-под сидра и заблеванные бумажные пакеты из-под еды. Это просто кошмар какой-то! Но окончательно мистер Типтон поразил меня, когда – стоило нам зайти в спальню – непринужденно улегся на матрас и натянул на себя обгаженное одеяло. Я надел резиновые перчатки, без энтузиазма потрогал его живот и произнес пару формальных комментариев о том, что нужно позволить болезни идти своим чередом, после чего смылся оттуда.
Я позвонил в местную службу социальной защиты и попросил «в срочном порядке о нем позаботиться». Другими словами: «Приезжайте и уберите все это дерьмо». Я дал понять социальной работнице, что мистер Типтон не нуждается в дальнейшей медицинской помощи, так как я осмотрел его и диагностировал не требующий лечения вирусный гастроэнтерит. Я надеялся, что она не раскусит меня и за сказанной мною чушью не увидит отчаянной попытки поскорее отделаться от мистера Типтона.
По дороге на работу я размышлял: почему мистер Типтон целых три дня мирился с тем, что лежит в собственном дерьме? Может, в каком-то смысле он тем самым наказывал себя за совершенные злодеяния? Или же из-за больной спины не мог добраться до телефона? А может, ему попросту некому было позвонить? Я нередко навещаю одиноких, изолированных от внешнего мира людей, которые только и общаются, что со своим терапевтом. Обычно я отношусь к этим отвергнутым обществом людям с добротой и состраданием. Почему же я не поступил так же с мистером Типтоном? Раздумывая над этим сейчас, я понимаю, что на мое отношение к нему во многом повлияло знание о совершенных им преступлениях. Пусть я и не мог ничего предложить ему как врач, но все-таки я мог отнестись к нему с большей человечностью. В клятве Гиппократа говорится, что не нам судить наших пациентов – с каждым из них мы должны обращаться беспристрастно и с равной долей сострадания. Думаю, в целом я согласен с этим принципом, но не так уж легко сочувствовать измазанному собственным дерьмом педофилу.
Обычный день
Порой мне кажется, что у людей сложилось предвзятое мнение о том, как выглядит типичный рабочий день семейного врача. Перед вами полный список пациентов, которых я принял дождливым ноябрьским утром во вторник в обычном терапевтическом кабинете где-то на юге Англии. Ни одна из этих консультаций не была достаточно нелепой или интересной для того, чтобы удостоиться отдельной главы, но все вместе они служат достоверным отражением среднестатистического утра британского терапевта.
1. Семилетний мальчик с болями в животе. Мама сильно переживала, так как ее племяннику пересадили почку приблизительно в том же возрасте. Живот у ребенка болел только по утрам перед школой. Когда мне, наконец, удалось заставить маму помолчать несколько минут, я задал парнишке пару вопросов, и он признался, что в школе его колотит один мальчик. Мама покинула кабинет и понеслась прямиком в школу.
2. Очень милая женщина за тридцать с шестимесячными близнецами. Она плохо справлялась с нагрузкой и постоянно плакала. У нее действительно наблюдались симптомы послеродовой депрессии, и она переживала, что это навредит ее отношениям с детьми. Мы долго обсуждали пути решения проблемы, в том числе психологические консультации и антидепрессанты. Через пару дней она должна снова прийти на прием, чтобы сообщить о принятом решении, а я смогу оценить ее состояние. Я также написал письмо патронажной сестре, чтобы заручиться ее помощью.
3. Шестидесятилетняя женщина, переживающая из-за желтых припухлостей вокруг глаз. Я сказал, что они похожи на холестериновые отложения. Она ответила, что не будет сдавать анализ крови на содержание холестерина, так как не признает западную медицину и не станет принимать назначенные мной препараты, даже если уровень холестерина окажется повышенным. Она также утверждала, что рацион питания у нее идеальный. Я сообщил ей о риске инсульта или сердечного приступа; однако она имела полное право сделать собственный осознанный выбор и отказаться от анализа. Я тщательно задокументировал этот случай, чтобы пациентка не смогла потом подать на меня в суд.
