Дома «пахло серой». Сестры это почувствовали сразу же, как только вошли в квартиру. Мать не ответила на их приветствие, а отец, вместо того чтобы поцеловать, сразу стал спрашивать про уроки.
– Пап, все сделано! – ответила старшая сестра. – Хочешь, мы тебе сейчас что-нибудь ответим.
– Не хочу, – отрезал отец. – Не хочу. И не хочу, чтобы мои дочери стояли у подъезда, на виду всего дома и целых полтора часа хихикали с какими-то мужиками!
Петр Никанорович был зол – это чувствовалось по его тону.
– Петя, не волнуйся, тебе нельзя. – В комнату вошла мать с извечной семейной присказкой.
– Я не буду волноваться, если я всего этого не буду видеть. И скажи, почему наши дочери считают возможным носить подобные платья?! Это не платья, это кофточки. Платье они забыли надеть.
– Девочки, идите к себе. Потом обо всем поговорим. – Маруся кивнула им. Петр Никанорович сердился только тогда, когда был нездоров. Его гнев и раздражение были обращены не на тех, кого он ругал, а на себя, на свой возраст и болячки. Дочери его расстроили, но не настолько, чтобы так сердиться. Просто в этот день у него случился приступ, о котором давно предупреждали врачи. И этот приступ был тревожным симптомом. Петру Никаноровичу теперь требовалось ответить на вопрос: когда он наконец ляжет на операцию?
– Пап, мы не гуляли долго. Мы были в школе, поздравляли мальчишек. А потом нас заставили убрать весь актовый зал, поэтому я и была так долго. Мы вместе были, только Младшенькой пришлось ждать меня – я выносила старые плакаты на помойку.
– Не надо говорить слово «помойка»! – поморщилась Маруся.
– А как надо говорить? Какое слово? – Младшая сестра с готовностью продолжила безопасную тему.
– Вынесли мусор. Можно и нужно сказать так. Всем все становится понятно.
– А что там этот делал? Вадим этот ваш?
– Ничего, он мусор тоже нес. – Старшенькая пожала плечами.
– Хорошо, хорошо, только, девоньки, снимите эти ваши кофточки.
– Папа, это платья… – Младшенькая рассмеялась.
– А чего ты отцу соврала? – спросила младшая сестра, когда они уже были в своей комнате.
– Пожалела его. Сама же видишь, он плохо себя чувствует. И он не понимает, как в четырнадцать лет…
– Почти пятнадцать!
– Ты всем так говоришь, и совершенно зря. Тебе пока четырнадцать. И не стоит водиться со старшеклассниками. И врать про возраст тоже нельзя.
– Кто бы говорил! Сама с этим Лукиным ходишь!
– Хожу. Слушай, ты же знаешь, мы дружим.
– Я тоже хочу дружить. Или мне нельзя?
– Можно, можно. – Старшая вдруг пожалела младшую. – Конечно, можно, в тебя еще знаешь как влюбляться будут. Ты у нас в семье самая красивая!
– Не ври!
– Я не вру. И ты сама об этом знаешь. Только вот родителей лучше не расстраивать. Папа болеет, сама же видишь.
– Вижу. – Младшенькая вытянулась на своем диванчике и замолчала. Через несколько мгновений она произнесла: – А он красивый, да?
– Кто?
– Как кто? Вадим!
– А, да. Он симпатичный, – ответила старшая и задумалась.
На следующий день в отсутствие отца Маруся ругала дочерей. Доставалось младшей, но старшую позвали, чтобы соблюсти равенство.
– Почему я узнаю о таких вещах? Почему мне такое рассказывают?! – Мать сделала ударение на слове «такое».
– А что тебе рассказали? – удивленно спросила младшая. Она пребывала в приподнятом настроении и даже не поняла, что ее ругают.
– А ты не знаешь?! Ты как вчера танцевала?
– Я?! – Тут дочь покраснела. – А как я танцевала?
– Ты же просто лежала на его плече?! Вы обнимались! Представляешь, мне звонят из родительского комитета и рассказывают, что моя младшая дочь танцует с каким-то посторонним старшеклассником и при этом лежит на его плече.
– Это же надо, как любят разносить сплетни! – легкомысленно воскликнула младшая.
– Для тех, кто рассказывает, – это сплетни. Для тех, о ком рассказывают, – это слухи. Нехорошие слухи.
– Мам, слухи могут и так просто распространять, – не удержалась старшая дочь.
– Могут. Но чаще всего случается иначе. Чаще всего что-то происходит, а потом уже рассказывают.
– Мам, что ты сердишься?! Там ничего такого не происходило. Был Вадим, ты его отлично знаешь. Он пришел к Лукину, чтобы помочь ему. Остался на наш вечер. Ему не с кем было танцевать, он мало кого знает. Младшенькая тоже скучала. И что такого? И на плече никто не лежал. Это все вранье.
Младшенькая посмотрела на сестру. Уже который раз она ее выручала. Защищала и оправдывала.
– Мне наврали? – Маруся внимательно посмотрела на старшую дочь.
– Да, – не моргнув глазом подтвердила та, – наврали. Знаю кто. Тот, вернее, та, чья дочь просидела на одном месте целый вечер и ни с кем не танцевала.
Старшенькая всем видом показала, что говорить тут не о чем.
Маруся растерялась. Старшая никогда не врала и вообще была очень правильной.
– Ладно, девочки! Все, что хотела, я вам сказала. Постарайтесь не давать повода для сплетен.
– Хорошо, мама. – Старшая ответила за двоих и поинтересовалась: – Можно я в кино с Толей пойду? Вадим с нами идет тоже.
Маруся задумалась. Против дружбы с Лукиным она ничего не имела. Главное, чтобы эта дружба не превратилась во что-нибудь еще. Вадим тоже был мальчик хороший, во всяком случае, и семья была приличная, и учился он хорошо, и времени зря на долгое гуляние во дворе не тратил.
– Иди, только предупреди, когда вернешься.
– Как только узнаю сеанс, так зайду и скажу. Билеты достает отец Вадима. Это какой-то фестивальный фильм.
Последняя фраза успокоила Марусю и расстроила Младшенькую. То, что в кино она не пойдет, было ясно и так – фильм был с возрастным ограничением «дети до шестнадцати лет не допускаются». Но ей во что бы то ни стало надо было увидеть Вадима. Она вчера так и не подарила ему тот самый брелок с меховой игрушкой. Сегодня был отличный повод позвонить ему и потом увидеться. Свой домашний телефон Вадим ей не давал, но она еще утром подсмотрела его в записной книжке сестры.
«Так как же лучше сделать?! Спуститься вниз, когда они за Старшенькой зайдут? Или потом, вечером? Когда вернутся из кино. Нет, потом будет поздно. Мама с папой не разрешат выходить во двор. И что же делать?»
Она сидела над учебником и, вместо того чтобы учить параграф, мечтала о том, как все будет происходить, если эта встреча состоится. Она уже решила, что наденет свое голубое платье – оно так идет к ее глазам! И юбка там вся такая летящая, при ходьбе она открывает ноги, а пояс подчеркивает талию. У нее талия тоньше, чем у сестры.
