– Расскажи, как ты меня любила, расскажи. Я же совсем этого не знаю. Я видел, но не знаю. И не знал, я был занят… – Он осекся, испугался, замолчал.
Но Младшенькая спокойно произнесла:
– Ты любил ее, мою сестру. Любил даже больше, чем любил ее Лукин. Я это тоже видела. Он любил как заведенный, как исполняющий обязанности, как давший обет. Так любить легко. Это как жить по уставу: ты любил по-другому. Ты любил мучительно, сомневаясь, удаляясь от нее и приближаясь к ней, словно проверял себя. Твоя нерешительность мучила тебя, но ты не отступался, ты продолжал блуждать в этих трех соснах – долг перед другом, любовь к ней и страх будущего. Но ты не понимал, что во всем этом была жизнь, был нерв, было что-то, что бывает только один раз. Жаль, что она этого не замечала.
– А ты? Ты все видела? – Вадим продолжал держать ее руки.
– Я – да. И очень хотела, чтобы это все происходило со мной. Ведь я любила. Ах, Вадим, как же я тебя любила! Мне казалось, что я умру от этой любви – она ведь не имела будущего, не имела вообще ничего, кроме моих мечтаний.
– Я рад, что ты мне сейчас это сказала. Ты не представляешь, как важно услышать такие слова.
– Представляю, – улыбнулась Младшенькая. – Но я сейчас их не услышу.
– Ну почему же? – тихо спросил Вадим и наклонился к ней.
Что делает Москва ночью? Спит? Нет, не спит. Она бережет и охраняет – сон, покой, любовь. Даже ту, которая мало похожа на любовь, а похожа на реванш, на обман. Она охраняет прошлое, которое, пользуясь темнотой, притворилось настоящим.
Вадим проснулся рано. Он проснулся от тревожной мысли – надо позвонить, предупредить, чтобы не волновались, чтобы не подумали не дай бог что-нибудь! А подумать могли, и оказались бы правы, представив самое нехорошее, – рядом с ним спала девушка, ее фиалковые глаза были закрыты. И ночью он не смотрел в них, он только целовал ее и представлял совсем другую. Ему сейчас надо было бежать, как в дурных романах. Но случившееся и было таким пошловатым романом, где герои обманывают и себя, и читателей. Он встал, оделся, выходя, тихо притворил дверь. Замок щелкнул, дверь закрылась, отделив тем самым окончательно его прошлое. Возврата к нему уже никогда не будет – он это знал, шагая по Ордынке – такой родной, близкой улице, с которой была связана вся его предыдущая жизнь.
В квартире, которую он только что покинул, осталась женщина. Она лежала с закрытыми глазами, но не спала. Она слышала, как захлопнулась за ним входная дверь, но не остановила его, потому что испытывала то же самое – от нее уходило прошлое, в нем просто отпала необходимость. Это прошлое останется только лишь воспоминанием, воспоминанием, спрятанным в самом дальнем углу памяти.
* * *
А в это время Маруся беспокоилась о предстоящих торжествах, которые, судя по всему, должны были превзойти по пышности ее собственную свадьбу. Жених чем-то напоминал покойного Петра Никаноровича, только без интеллигентной внешней мягкости, без обширных знаний в области химии. А так – неукротимая энергия, напор, хозяйственная хватка. И знакомых – вся Москва. И подход к бракосочетанию был тот же.
– Вы не волнуйтесь, я все устрою и достану! – заверил он Марусю и растворился в деловых хлопотах.
– Где твой жених? – иногда спрашивала Маруся дочь.
– Носится. Договаривается. Достает, – пожимала плечами Младшенькая.
– Господи, да что же можно столько времени доставать?! – удивлялась мать.
– Свадьба будет в гостинице «Россия». Или в «Огнях Москвы». В гостинице «Москва». – Дочь называла самые дорогие рестораны Москвы.
– Ну и то хорошо, и то хорошо! – соглашалась Маруся. – Хотя мы еще никого не приглашали.
– А еще будет цыганский ансамбль из театра «Ромэн». Они будут играть весь вечер, – сообщала Младшенькая матери.
– Это еще зачем?! В ресторане всегда есть своя музыка, свой оркестр.
– Он уже договорился. А еще будет медведь дрессированный вместе с цыганами, – продолжала она пугать мать.
– Машин будет несколько, и все «Чайки», – еще через пару недель отчиталась Младшенькая о работе жениха.
Маруся готова была перекреститься от подозрений и страха. Родственников жениха она еще не видела, знала только, что они из Вятки. «Ну что ж, “люди вятские – люди хватские”», – повторяла она старую пословицу, которая, как ей казалось, вполне объясняла напористость и деловитость будущего зятя.
– А приглашения?! Вы хотели приглашения специальные сделать? – Маруся вдруг вспомнила недавний разговор.
– Не волнуйся. Уже заказали. На какой-то особенной бумаге. Таких ни у кого не было.
– Ну, честно говоря, их вообще не бывает. Это чудом удалось купить открытки. А так… – Маруся вспомнила, как Петр Никанорович волновался по этому же поводу.
– Мам, пусть занимается. Ему же нравится!
После того как она стала невестой, Младшенькая полюбила бывать у матери. Она сидела подолгу, до позднего вечера, а иногда и оставалась ночевать. Словно прощалась с тем временем, когда была ребенком. Маруся это почувствовала и теперь все время старалась вспомнить прошлое – детство сестер. Эти вечера были такими спокойными, такими миролюбивыми, что Маруся успокоилась. «Старшенькая права была, ей просто надо выйти замуж. И этот автослесарь не так плох. Вон какой хозяйственный!» Маруся пекла дочкины любимые пироги, заваривала чай и была счастлива. Ее семья, преодолевая трудности, шла положенным путем.
В суете прошел месяц, и другой, пошел третий. Наконец, жених получил финский костюм, уже был заказан ресторан, машины, куплены куклы и ленты, уже в доме стоял ящик азербайджанского коньяка, который приволокли какие-то мутные люди. Уже Младшенькая съездила на последнюю примерку платья.
– Ну вот, в следующую субботу выдаем замуж твою сестру! – позвонила Маруся старшей дочери.
– Неужели все готово?! – рассмеялась Старшенькая.
– Вроде да. Ну, я тебе скажу, и энергии у моего второго зятя!
В четверг Маруся пригласила дочерей на ужин.
– Девочки, прощальный ужин! Не будем нарушать традиций – соберемся семейным кругом. Только мы трое.
Дочери приехали, когда стол был уже накрыт. Маруся приготовила самое вкусное и самое любимое. То, что она обычно делала, когда дочери были маленькими. Они суетились вокруг большого стола, шутили, припоминали разные случаи из прошлого, и, казалось, не было в этом доме ничего, что могло бы их омрачить.
– Я тебя ужасно люблю, – обняла старшая младшую, – будь счастлива и помни, что я всегда тебе помогу. Но все-таки лучше, чтобы моя помощь тебе не понадобилась.
Этот вечер Маруся запомнила надолго – им всем было очень хорошо, но не хватало Петра Никаноровича. Она расплакалась, вспоминая мужа.
– Ой, наша мама коньячку лишнего выпила, – рассмеялась Старшенькая и кинулась утешать мать.
На следующее утро в дверь позвонили очень рано. Маруся, застегивая халат, открыла дверь. На пороге стоял жених, будущий зять.
