– Я надеюсь, что ты понял меня правильно. – Мила чуть было опять не заплакала. Какая-то сила удержала ее от этого. «Если он уйдет из-за этого – что делать. Значит, все равно уйдет! А я должна помочь человеку. Больше ведь некому». Мила вздохнула и пошла на кухню готовить ужин.
Следующие пять дней пролетели в хлопотах, порой очень смешных. Варвара Петровна о загранице судила очень своеобразно.
– Ты ни с кем там не разговаривай. Как бы на работе проблем потом не было.
Или:
– Не кидайся на продукты. На одежду. Сама понимаешь, за каждым твоим шагом будут следить. Не в смысле шпионить, а наблюдать, как ты умеешь себя вести.
– Поверьте, нас уже ничем нельзя удивить, – улыбалась Мила.
– Думаешь? Счастливые. А я еще удивляюсь, – говорила Варвара Петровна.
– Почему же мы счастливые? Это вы счастливые, раз еще можете удивляться.
– Счастливые – у вас нет глупых соблазнов. У вас остались соблазны серьезные.
С Ильей Мила так и не договорилась. Она демонстративно оставила ему ключи от квартиры, объяснила, что где лежит, нагладила свежих рубашек, купила продуктов, чтобы Илья смог перекусить и что-нибудь приготовить, и сделала еще одну попытку улететь со спокойным сердцем:
– Илья, я тебя очень люблю, доверяю тебе. Моя поездка не затянется – дней через десять я буду дома. Не дуйся, дай я тебя поцелую в макушку.
Впрочем, все это не помогло, даже любимая шутка про макушку. Илья был молчалив и большую часть вещей уже перевез к себе домой.
– Странный ты. Ведешь себя так, словно в жизни никогда ничего не может случиться.
– У меня не может, – отрезал Илья.
Через две недели Мила садилась в самолет, который должен был доставить ее в Амстердам, где она в качестве представителя Варвары Петровны получит наследство, оставленное Вадимом Сорокко.
Голландские тюльпаны
Что такое заграница, Мила не знала. Как это ни удивительно, во времена, когда каждый второй ее соотечественник успел побывать хотя бы в Турции или Египте, Мила никуда не ездила, кроме Петербурга, Новосибирска и дачного места Кратово. Питер и Новосибирск – туда ее приводила научная работа, там она выступала на конференциях. В Кратове жил ее отец, который переселился на зимнюю дачу после смерти матери Милы. А квартиру в Москве он оставил дочери: «Мне на даче удобнее жить. И дел много. Тебе надо семью создавать, дочка».
– Почему ты не поедешь куда-нибудь? Вот и деньги уже зарабатываешь, а отпуск проводишь здесь со мной, стариком? – спрашивал отец, когда Мила отдавала ему все отпускные.
– Не хочу я никуда. Мне в Москве нравится. И здесь у тебя хорошо, помидорами пахнет! – отговаривалась Мила.
Она-то знала, почему не ездит никуда. Когда она состояла в отношениях – просто не получилось. А когда осталась одна, то боялась оказаться в одиночестве, которое усугубится на фоне пляжа, морских закатов и обязательных танцевальных вечеров. Отцу этого не объяснить, он только расстроится. Познакомившись с Ильей, Мила мечтала хотя бы о недельном совместном отпуске в жарких краях, но, судя по всему, теперь и этому не бывать.
Собираясь по поручению Варвары Петровны в Голландию, Мила с замиранием в сердце представляла этот свой вояж. Для успокоения она набрала словарей, купила путеводитель по городу, карту, нашла все адреса. Потом Мила решила немного обновить гардероб – она любила одеваться, но времени порой не хватало. «Хорошо, сезон такой спокойный, весна, уже тепло. Много покупать не надо», – размышляла Мила, перебирая в магазине вешалки с брюками и юбками. К своему собственному удивлению, она выбрала наряд, который не был в ее привычном стиле, платье из кожи. Она купила платье из тонкой черной кожи. Ей очень хотелось, чтобы в этом наряде ее увидел Илья, но он, хоть и не переехал к матери, по-прежнему сохранял суровый и обиженный вид. С Милой он вроде бы общался, но чувствовалось противостояние и обида.
Накануне вечером, когда Мила уже закрывала чемодан и заводила будильник, зазвонил домашний телефон. Мила сняла трубку и, думая, что это Варвара Петровна, бодро произнесла:
– Готова к вылету! Все собрано, документы проверены.
В трубке помолчали, а потом произнесли:
– Людмила, это мама Ильи. Насколько я знаю от сына, вы уезжаете в командировку, хотя Илья сделал свой выбор, переехал к вам, даже пойдя против материнской воли. Вы не оценили этого. Вы бросили его в такой момент. Лучше будет, если вы не будете напоминать ему о себе.
– Я постараюсь, но мне это тяжело будет сделать, раз мы живем с ним в одной квартире, – ответила Мила, не скрывая иронии в голосе.
Она не была готова к разговору, для нее звонок матери Ильи был неожиданностью.
– Я очень надеюсь на ваше благородство и понимание. – Голос в трубке стал требовательным. – Отпустите Илью.
Мила растерялась, а потом ответила:
– Мне бы самой хотелось все решать. Но если вы просите…
– Да, по-матерински прошу. Прошу вас как женщина. У вас будут дети, вы так же будете переживать за них. Вы так же будете желать для них лучшего…
– А я не самый лучший выбор для вашего сына? Может, вы объясните почему? – Мила все же хотела услышать ответ на этот конкретный вопрос. Хотела знать, почему она плоха.
– Вы разные. Но даже это не главное. Вы никогда не будете той женой, которая нужна ему.
– А вы знаете, какая жена ему нужна? И вы знаете, что я такой никогда не буду? Откуда у вас такая уверенность? Вы же никогда не видели меня, незнакомы со мной? Вы просто ревнуете меня. Как обычно ревнуют матери. А Илья любит меня. Да, сейчас у нас сложности в отношениях, но это просто сложности. Не более того.
– Я не буду с вами спорить, я хочу услышать ответ на мою просьбу.
– Я не знаю. Я не могу вам ничего сказать. А врать мне не хочется.
– Будьте порядочны!
– Постараюсь, – с сарказмом ответила Мила и повесила трубку.
Шереметьево поразило Милу размерами и многолюдьем, она успела заблудиться, растерянно послоняться по магазинчикам, отдохнуть на жестких креслах и только в десять часов прошла на посадку. В половине одиннадцатого ее самолет уже разворачивался в небе над Москвой, чтобы взять курс на Амстердам. Мила, пережив дрожь в коленях во время взлета, понемногу успокоилась и стала думать обо всем том, о чем на земле подумать не успевала.
В ее жизни было не так много чувств. Любовь к родителям – обоих она любила одинаково крепко, и с обоими у нее были доверительные отношения. После смерти матери Мила старалась быть ласковей с отцом, навещала его при первой возможности.
Первая любовь случилась поздно. Не в школе, в старших классах, а только в институте, в начале второго курса. И юноша, который вдруг оказался в поле ее зрения, был не особенно симпатичен. Но Мила, помня о своей, как ей казалось, невзрачности, на его внешность не обратила внимания. Ей было приятно, что он старался сесть рядом на лекции, проводить ее домой, помочь с решением трудной задачи. Она, в свою очередь, отвечала хозяйственной заботой – бутерброд, заботливо приготовленный дома, шоколадка, напоминание надеть шапку в холодную погоду. Со стороны это выглядело почти материнским беспокойством. Но это только со стороны, между ними возникла привязанность, подогреваемая общим увлечением – все время они посвящали разговорам об астрономии. Ни у Милы, ни у молодого человека не было опыта отношений, они оба стеснялись того, что с ними происходило. И даже неизбежная близость, которая случилась как-то сама собой, не изменила их. Впрочем, через полгода стало ясно, что астрономию они любят больше, чем друга друга. Расстались они так же быстро, как и сошлись. Мила не расстроилась ни на минуту – она была вся в учебе, ее интересовала исключительно наука.
