– Ну, теперь вы поняли, как удобна эта обувь? – Мила указала на туфли, в которых Варвара Петровна покинула обувной отдел.
– Удобна, не спорю, а внешне как калоши выглядели, – согласилась та.
– Варвара Петровна! Это идеальный образец изящной обуви! И вообще. – Мила остановилась и внимательно оглядела Варвару Петровну, – вы мне кого-то очень напоминаете! Ну вот просто до боли знакомое лицо! Но кого?
Мила нахмурилась, а Варвара Петровна с неожиданным кокетством произнесла:
– Не ломайте голову, дорогая. Директор Пушкинского музея и я – почти одно лицо. Во всяком случае, с этой прической!
– Точно! Как я только не догадалась! Точно! Сходство необыкновенное.
Мила присмотрелась к Варваре Петровне и обнаружила еще одно изменение – она перестала сутулится и словно стала выше ростом.
– Да, вы дама хоть куда! – с удовлетворением произнесла Мила. – И сумку мы с вами купили подходящую. Не ридикюль, не малюсенькую, бессмысленную, а такую, какую должна носить такая солидная дама, как вы.
– Сумка замечательная! – Варвара Петровна с улыбкой погладила мягкую кожу. Было заметно, что именно этот предмет она оценила по-настоящему. «Как по одному жесту можно узнать очень многое. Эта женщина жила в достатке. Она знает толк в хороших вещах. И понимает, что именно сумка и туфли делают костюм! Как хорошо, что мне удалось ее вернуть в эту “систему координат”».
Домой они вернулись на такси, и по этому поводу Варвара Петровна произнесла целую речь:
– Я бы и так дошла. Я привыкла много двигаться. Нечего деньги тратить.
Мила уже хотела было оборвать ее, но тут прозвучала ключевая фраза:
– И потом, никто не увидел, как я выгляжу. Если ездить в машине – никто тебя никогда не увидит!
Мила только улыбнулась. Реакция на перемены была правильная.
– Я такая счастливая! Ты просто не понимаешь, какая я счастливая! – призналась Мила Илье вечером.
– Что это ты?! То не спишь ночами, то от радости чуть ли не прыгаешь?! – Он оторвался от салата «Нисуаз», который Мила старательно готовила весь вечер.
– А что тебя удивляет больше? Что я счастливая? Или что я тебя люблю?
– Меня удивляет, что такая взрослая женщина – такая глупая!
– Значит, открыто выражать свои чувства – это глупо?! Но ведь иначе можно и не узнать, что тебя любят. Видишь ли, мне рассказали одну историю, действующие лица которой промолчали почти всю жизнь. И не узнали, любят они друга друга или нет. Так и прожили. А некоторые не дожили. Любимый, можно прошляпить все хорошее, что есть в жизни.
– А что самое хорошее в жизни? – Илья поддразнивал Милу.
– Не любовь. Предвкушение любви и уверенность в ней.
– Сложно все у вас, у женщин. – Илья отодвинул тарелку.
– А что это ты не доел? Я, понимаешь, старалась…
– Дорогая, очень крупно порезано все. Я так не привык..
– Что? – Мила многозначительно побарабанила пальцами по столу.
– Да, да… Виноват. Но я же не могу отказаться от прошлого… Я же не могу не упоминать дом…
– Конечно, ты можешь что угодно делать, только не сравнивать. Мы же договорились с тобой. – Мила свое напоминание смягчила улыбкой.
Действительно, после короткой разлуки, вызванной поездкой Милы в Амстердам, соскучившись и убедившись, что друг без друга они не могут жить, Мила и Илья сумели договориться обо всем, о чем не могли договориться раньше.
– Илюша, – ласково тогда сказала Мила, – я отлично понимаю чувства твоей мамы. Я уважаю их. Она имеет полное право ревновать тебя и не любить меня. Хотя мне сложно представить, как можно не любить или даже судить человека, если ни разу его не видел. Если ни разу с ним не разговаривал.
Мила не стала посвящать Илью в подробности единственного и очень неприятного разговора с его матерью. Мила сочла неуместным вносить элемент мелодрамы в такую важную беседу.
– Так вот, – продолжила она, – твоя мама, по-моему, даже не знает моего имени. Я ведь для нее «милочка»?
– Ну зачем ты так? – Илья развел руками. – Ну ты же должна понять!
– Вот я и понимаю, а потому давай договоримся – мы не сравниваем мой борщ с маминым, мамино умение гладить твои рубашки с моим неумением гладить и не сравниваем мамину чуткость с моей душевной глухотой в момент аврала на моей работе. Договорились?
– Договорились, – кивнул Илья.
– Конечно, мне очень жаль, что за все это время твоя мама ни разу не была у нас в гостях. Не выразила желания познакомиться и не согласилась увидеться со мной. Ну хотя бы для того, чтобы быть спокойной за сына. Видимо, волноваться и пугать себя страшилками лучше.
– Не начинай, – предостерег ее Илья и сделал это вовремя.
– Извини. Не буду. Считаю, что мы договорились!
Они действительно договорились, и отношения у них стали легкими и приятными – не было ничего, что могло бы их размыть.
Сегодня, после всего, что ей удалось сделать у Варвары Петровны, и перед тем, что еще предстояло, Мила была возбуждена и старалась поддержать себя уверенностью в прочности их с Ильей отношений.
– Ты что-то нервная, несмотря на счастье. – Илье нельзя было отказать в наблюдательности.
– Это пройдет.
Мила пораньше легла спать.
Рано утром она была у Варвары Петровны, внешний вид которой не переставал изумлять. Она больше не встречала Милу в старых шлепанцах и ветхом халате. Она достала из запасов домашние платья, а на ногах у нее были красивые тапочки, вполне приличные. На плечах появилась шаль.
– Вам все это очень идет, – заметила Мила. – Вот что значит просто начать! Все остальное приходит само и как-то налаживается. Кстати, насчет налаживаться. И налаживать. Мы сегодня с вами идем в гости.
– Я не хочу в гости! А к кому? – Варвара Петровна отреагировала обычным образом.
– К вашей сестре.
– Я не пойду! Даже лучше и не говорить об этом!
– Почему?!
– Я человек гордый. Я не позволю, чтобы меня вышвыривали из жизни, как бродячую собаку. Да и собак-то нечасто выбрасывают. Она сделала выбор. Она отреклась от всего, чему человек должен быть верен. – Варвара Петровна помолчала, а потом неожиданно громко сказала: – Я же не о тарелке супа волновалась. Я о семье, о семье волновалась. У нас же была прекрасная семья! Мы все любили друг друга. И вдруг она…
Мила понимала, что все эти слова были не раз повторены Варварой Петровной. Что все эти аргументы, доводы, объяснения были приведены, услышаны, на них она сама себе неоднократно отвечала. Мила понимала, что когда-то это был внутренний монолог, который сейчас можно было озвучить.
– Она что думала? Что я буду бегать за ней? Что я буду унижаться?! Никогда бы этого не случилось. Даже если бы эта квартира разрушилась!
