Дана замолчала, заново переживая случившееся.
– Ну, а он? – осторожно спросила Лида.
– Он просил меня замолчать, но я не могла. Со мной сделалась настоящая истерика. Я хохотала и хохотала. Он думал, что я смеюсь над ними, а хохот из меня лился вместо слез. И он дал мне пощечину…
Дана опять замолчала. Девочки уже больше ни о чем не спрашивали ее, но ей, видимо, хотелось выговориться, и она повторила:
– Да, он дал мне пощечину. Но она только подлила масла в мой огонь. Я даже не буду вам говорить, что тогда выкрикивала. Он подошел ко мне близко-близко и с белыми от гнева губами сказал: «Жаль, что ты не парень и я не могу с тобой драться. Но я найду способ тебя уничтожить. Будь готова! Я объявляю тебе войну!»
Она подняла глаза на девочек и спросила:
– Теперь вам все понятно?
– Да-а-а… – протянула Лида. – Вот так история! Вот так Дровосек! Это он, оказывается, за свою любовь так боролся…
– Ничего себе боролся! – возмутилась Инна. – Что за борьба – девчоночьи тряпки рвать!
– А что бы ты могла ему предложить? – спросила Лида, которую Данкина история растрогала почти до слез.
– Нечего было с Тонькой по темным улицам прятаться! Мог бы в класс с Мамаем за ручку заявиться. Только, видать, слабо ему было!
– Может быть, и заявился бы, если бы мой дикий хохот не услышал, – предположила Дана. – Вы только представьте, если бы действительно весь класс захохотал вместе со мной. Разве такое можно выдержать?
– Можно выдержать, если любовь, – не согласилась с ней Инна. – И потом… чего бы это всем хохотать?
– Ну, если бы и не смеялись, то удивились бы здорово. И кто-нибудь обязательно чего-нибудь да ляпнул бы. Это уж точно, – сказала Лида. – Я сама до сих пор не могу в мамаевское превращение поверить. Я в музклассе сидела так, что Тонькиного лица почти не видела. Неужели она в самом деле обернулась красавицей?
– После того случая на улице я в школе во все глаза смотрела на Тоньку и очень скоро поняла, что Алейников первым каким-то образом разглядел, как она похорошела, – ответила ей Дана. – А сегодня, когда можно было подать себя в самом выгодном свете, она выглядела настоящей красавицей. Даже ее толстые губы, которые мне всегда казались лягушачьими, нисколько Тоньку не портят, а наоборот… Они у нее, как у какой-нибудь Мисс Вселенная…
– Ладно, Данка, не переживай ты так! Ты же у нас в классе считаешься красавицей. И имя у тебя самое необыкновенное, не как у всех!
– Имя? Скажешь тоже! У наших соседей собаку зовут Даной. Как только тетя Нина закричит на весь подъезд: «Дана-Дана-Дана!», – мне сразу хочется ей в зубах тапочки принести.
Девочки хихикнули, а Язневич продолжила:
– А красавицей я только считаюсь! Я все про себя очень хорошо понимаю. Никакая я не красавица, и даже хорошенькой меня не назовешь. У меня просто куча фирменных ярких шмоток и дорогая косметика. А одень меня в Тонькину облезлую кофтенку, никто на меня и не взглянет.
– Брось, Данка! – сказала Инна. – Я сегодня заняла второе место, но оно твое! Все считали, что в алом платье выступаешь ты. Кстати, мое платье именно тебе обязано третьим местом. Ты так здорово придумала вальс с русскими притопами скомбинировать. Целый спектакль устроила! Я бы так не смогла. А роза твоя из лепестков – совершенно необыкновенная. Не забыла – я просила тебя научить меня этой технике?
– Не забыла. У меня мама такими картинами увлекается. Приходи к нам. Она лучше меня все тебе покажет.
– Ей, наверно, некогда?
– Да что ты, она только рада будет. Папка столько денег зарабатывает, что ей на службу ходить не надо. Она дома сидит и отчаянно скучает. Каждому гостю рада! А вообще-то, ты мне, Инна, что-то не нравишься, – сменила она тему. – Не вижу в глазах радости по поводу второго места.
– Чего ей радоваться! – ответила за Инну верная Логинова. – Тонька-Мамаиха всех парней с ума свела. Ни на кого рассчитывать нельзя! Предатель на предателе!
– Это ты про кого? – удивилась Дана.
Лида решила, что полная откровенность Язневич достойна того, чтобы и ей открыть их личные тайны. Она, переглянувшись с Инной и получив ее молчаливое согласие, ответила:
– Ясное дело, про кого! Про подлеца Агеева!
– А-а-а! Вот, значит, что обозначала буква А в Иннином английском тексте! – догадалась Дана. – А я-то думала, что она над нами с Тонькой прикольнулась. Интересно, почему же Агеев – подлец?
– Ну… он ведь тоже увлечен Тонькой.
– С чего ты взяла?
– С того! Я их сама во дворе видела! – заявила Лида. – Они стояли друг к другу близко-близко и шептались о чем-то. Только что за ручку не держались!
– И я сегодня на конкурсе сама видела, какими влюбленными глазами он смотрел на Мамая! – встряла Инна.
– Ну и дуры вы, девчонки, – улыбнувшись, сказала Дана. – Да Тонька за Алейникова, который первым ее заметил и влюбился, на смерть пойдет. Не нужен ей ваш Димка. И буква «А» в ее английском тексте обозначала, конечно, не Агеева, а Алейникова. Как, впрочем, и в моем тоже… А говорили Тонька с Димкой во дворе наверняка о самых невинных вещах, потому что и Агеев намертво влюблен совершенно в другую.
– В кого же? – вместо Инны осторожно спросила Лида.
– Конечно, в Инку! Это же все знают!
– А я вот не уверена, – медленно краснея, проговорила Инна.
– Зато я точно знаю. Не мог он на конкурсе смотреть на Мамая влюбленно. Он смотрел лишь удивленно, как и все. Тонька же действительно сразила всех.
– Откуда ты можешь знать? – продолжала сомневаться Инна.
– Слышала однажды случайно. Я Алейникова поджидала за углом школы, а они с Димкой остановились практически возле меня, только с другой стороны здания…
– И что?
– Димка сказал, чтобы Кирилл не беспокоился, что, мол, он, Димка, никому ничего не скажет, потому что сам влюблен и все очень хорошо понимает. «В Самсонову?» – спросил его тогда Кирилл, и Агеев подтвердил. Честное слово! Я сама слышала!
У Инны опять на глаза навернулись слезы, и она активно зашмыгала носом.
– Так что ты, Самсонова, совершенно напрасно ревешь. У тебя сегодня счастливый день! – рассмеялась, глядя на нее, Дана. – Сейчас начнется дискотека, встанет перед тобой твой Димка, как лист перед травой, как верный Сивка-Бурка, и…
– Девочки! – очень серьезно произнесла Лида. – Я теперь все, что произошло, очень хорошо понимаю, кроме одного: каким образом Алейников попал в наш кабинет труда?
– Да, это неизвестно, – согласилась Дана. – Хотя, в общем-то, какая разница, как он туда попал. Может, кто-то из девчонок был с ним в заговоре и дверь ему открыл. Конкурс кончился, и все это мне лично теперь уже абсолютно неинтересно.
– А я чувствую, что не успокоюсь, пока не узнаю, – вздохнув, сказала Лида.
