Я топтался, злой и раздраженный, потом мелькнула идея,
сосредоточился, протянул руку. Пальцы без труда прошли через тонкую дверцу.
Спохватившись, убрал руку, а вместо нее приблизил лицо, странное чувство, когда
вот так продавливаешься через вообще-то плотное вещество, что на самом деле
тоже лишь скопление висящих в пустоте атомов, но хотя я понимаю, что и я
тоже – собрание висящих в пустоте атомов, но все равно воспринимаю себя
как нечто целое…
Так, на лестничной площадке никого. Я с усилием
продавился весь, и едва оказался на площадке, чуть ниже хлопнула дверь,
послышался женский голос. Я торопливо побежал по ступенькам, поздоровался
с женщиной, она выводит на прогулку пуделя.
– Решили размяться?
Я отмахнулся.
– Какое! Лифт не работает.
Она ахнула.
– Господи! Вам пришлось с четырнадцатого этажа?
Я крикнул уже снизу:
– С двадцатого!
Сердобольная женщина, меня пожалела в первую очередь, еще не
сообразила, что и ей топать пешком. От дома я доехал до автостоянки, пересел в
автомобиль, а уже на нем, как белый человек среди негров в Африке, добрался до
нашей фирмы. Правда, машину оставил за два квартала, вдруг да кто-то увидит,
скажет маме… и хотя ее никто не знает, но я человек осторожный, лучше
перестрахуюсь.
Охранник в дверях только осмотрел мутно, зато в коридоре
торопливо курят, жадно затягиваясь, Глеб Павлович и Данилин, они всегда делают
вид, что выскочили на минуточку, а так все в работе, все в работе, хотя я их
только и вижу либо в курилке, либо вот так в коридоре у приоткрытого окна.
– А, Виталик! – сказал Глеб Павлович
жизнерадостно. – А я слышал, что тебя выгнали.
– И я слышал, – поддакнул Данилин.
– С треском, – уточнил Глеб Павлович. – Это
правда?
Я ответил очень уверенно:
– Конечно! По мне ведь видно, какой я несчастный?
Они смерили меня взглядами, а я в самом деле на этих протеиновых
коктейлях раздался в плечах и нарастил сухих мышц, что позволяет держаться
уверенно.
– Да, – сказал Глеб Павлович нерешительно, –
заметно.
– Ага, – промямлил и Данилин еще неувереннее, – ты
какой-то понурый.
– Вот-вот, – подтвердил я. – Это я так жутко
страдаю. Поняли? А вот вы счастливые, вас все еще не выгнали. Ну, бывайте!
Я пошел за расчетом…
Глеб Павлович предупредил:
– Сегодня бухгалтер сдает квартальный отчет. В фирме
уже не появится.
Я отмахнулся.
– Да пусть наш славный и доблестный шеф себе мои жалкие
гроши в жопу засунет! Кому они нужны? Мне главное – трудовую забрать.
И чтоб не считали, что это я вам что-то должен.
Они вообще умолкли, челюсти отвисли. Я двинулся к
кабинету босса, спина прямая, а походка пружинистая. Ну совсем похож на того,
которого выгоняют.
Глава 9
Павел Дмитриевич возвышается над столом, как бегемот над
детской коляской. Глядя на него, никто не скажет, что этот толстяк занимался
балетом или пришел из тенниса: бывших боксеров или штангистов-тяжеловесов видно
сразу. Но боксером он был в те времена, когда я спортом никак не интересовался
по возрасту, так что я застал уже этот гибрид носорога с бегемотом.
Он поднял голову, на меня взглянули маленькие свиные глазки.
На столе поблескивают стеклами очки в золотой оправе, но что-то я не видел,
чтобы Павел Дмитриевич ими пользовался. То ли стесняется, то ли не
догадывается, куда их надевать.
– Здравствуйте, Павел Дмитриевич, – сказал я с
преувеличенной почтительностью. – Как ваше драгоценное здоровье? Врачи
советуют быстрый бег от всех болезней! Можно – вприпрыжку.
И вприсядку временами.
– Не жалуюсь, – буркнул он с неприязнью, – а ты,
как я вижу, всерьез качаешься?
Я замахал руками, будто отгонял назойливую муху.
– Что вы, Павел Дмитриевич! Здоровому человеку спорт не
нужен. А больному – вреден. Я люблю экстремальный спорт –
серфинг в «net-mail»e…
– Занятия спортом продлевают жизнь, – сказал он
раздраженно.
– На десять лет, – согласился я, – но потратить на
него придется двадцать. Невыгодно с точки зрения нашей рыночной экономики.
– То нашей, – рыкнул он. – Но у тебя фигура стала
получше.
– Лучше спортивная фигура, – согласился я, – чем
спортивное лицо. Вообще-то я, Павел Дмитриевич, по важному делу пришел.
Он испытующе оглядел меня с головы до ног.
– Ты? Что-то в лесу сдохло. А я смотрю, совсем
появляться перестал. Болел, что ли?
– По мне похоже? – удивился я.
Он продолжал сверлить меня маленькими глазками исподлобья.
Во взгляде появилось недоумение, приподнялся, как жаба, что вроде бы и не
подпрыгивает, но становится выше и внушительнее, пугая другую жабу.
– Нет, – сказал он наконец, – не похоже. Ты
держишься уверенно, как будто хапнул где-то миллион и сумел скрыться.
Я на миг замер, слишком прозорлив шеф, заставил себя
улыбнуться.
– Скажите, где хапнуть, может быть, и рискну.
Он кивнул.
– Скажу, скажу. А ты, похоже, работу совсем забросил?
– С чего вы взяли? – удивился я, потом перехватил
его оценивающий взгляд на мои плечи и грудную клетку. – А, это… это
реклама нашей продукции. Как видите, действует.
– Дутые мышцы, – фыркнул он. – Может, парафину
вколол? Бицепсы так быстро не растут. Даже если креатин будешь жрать тоннами.
И качаться с утра до ночи.
– Качаться нужно только один раз, – щегольнул я
знаниями последних достижений в бодибилдинге, – но до отказа. Два раза в
неделю. Так что у меня на все хватает времени.
– Так чем ты пришел нас осчастливить? – прервал он.
Я лучезарно улыбнулся.
– Своим увольнением.
Он кивнул, ничуть не удивившись.
– Давно пора. Я всегда говорил, что от тебя толку не
будет. По крайней мере, в этом деле.
– А в каком будет?
– Не знаю, – ответил он равнодушно. – Пока что ты
никто. Никакой. Не определишься сам, никто за тебя этого не сделает. Разве что
стоять на почте с высунутым языком, чтобы людям не облизывать марки самим…
– Да уж как-нибудь, – ответил я независимо. –
Заявление писать на увольнение по собственному желанию… или как?
– Первый раз увольняешься? – спросил он с
интересом. – Нет, у нас без формальностей. Вот твоя трудовая, я все
вписал. Сейчас только дату убытия и… где же она, печать… Вот, все в порядке!
Он дохнул на печать и поставил оттиск в серой книжечке.
Я вздохнул:
