– Прошу!
Она улыбнулась и покачала головой:
– Извини, это не для меня.
– Весь мир для тебя, – провозгласил я с пафосом.
Она попыталась меня обойти, но я, выпустив дверцу, раскинул
руки широко и загородил ей дорогу. Она сказала резко:
– Прекрати.
– Не прекращу, – ответил я упрямо. – Мы должны
поговорить.
С остановки к нам начали приглядываться. У всех на
лицах я видел злость и осуждение, все эти неудачники ненавидят тех, кто ездит
на дорогих машинах. Послышались реплики, все громче и громче, заговорили о
сынках чиновников, которые жируют на уворованные у народа деньги, о малолетних
бандитах.
Один мужик крикнул:
– Девушка, вы только скажите! Милицию враз вызовем!
Второй сказал еще громче:
– А номер мы запишем, запишем…
Он наклонился и сделал вид, что внимательно рассматривает
номер, хотя такой старый пень уже вряд ли помнит, как его зовут самого.
Я чувствовал, что еще чуть – и, вообще-то трусливый, народ,
собравшись в толпу, вот так подогреваемый выкриками, что сплачивает их, может
сделать несколько шагов в нашу сторону, и тогда мне в самом деле придется
удирать.
Я вскрикнул горестно, упал перед нею на колени и
закричал отчаянно:
– Ну прости меня, прости!.. Ну выпил я, выпил, а тут уж
как-то само!.. Ты ж сама меня послала на эту дурацкую вечеринку! Я ж хотел
остаться с тобой дома, я ценю наш уют, а ты: иди да иди, нехорошо, когда
коллеги празднуют без тебя…
Она слушала, малость ошалев, зато народ на троллейбусной
остановился, прислушиваясь, начались между ними разговоры, первой подала голос
женщина:
– Девушка, да простите его!.. Семью нужно беречь…
– Спасибо, – крикнул я с чувством и, не вставая с
колен, попытался поймать руку Лины и поцеловать. – Прости, не будь такой
жестокой! Давай сохраним семью!..
От остановки послышались нерешительные голоса:
– Да, семья… это сила…
– Девушка, да с кем не бывает…
– Простите его, вы ж сами его погнали на ту вечеринку…
– Простите парня!
– Он же не свободе радуется, а за вами бегает…
Голоса становились все настойчивее, я изображал такое
раскаяние, что у меня в самом деле навернулись слезы. Одна даже выкатилась и
побежала по щеке. Лина посмотрела изумленно, вздохнула и сказала сухо:
– Хорошо. Но я проеду только в сторону универа… и то не до
конца.
Обливаясь счастливыми слезами, я поймал ее руку и успел поцеловать
пальцы. Она выдернула, словно обожглась, с большой неохотой опустилась на
правое сиденье. Я послал благодарную улыбку собравшимся на остановке,
обежал машину и, плюхнувшись на сиденье, рванул с места, пока Лина не
передумала.
– Ну и актер, – сказала она с отвращением. – Какое
представление! Тебе бы в депутаты…
– А что делать, – сказал я, – мне очень
хотелось тебя заполучить в машину.
Она слегка насторожилась.
– Зачем? Я и так оценила твою тачку. Обстановка внутри
ничего не добавит.
– Думаешь? – спросил я и открыл портативный бар.
Она равнодушно скользила взглядом по бутылкам с затейливыми
наклейками.
– Пьешь за рулем?
– Я вообще не люблю пить, – признался я
неожиданно. – Это так, для гостей….
– Для девочек, – подсказала она. – А зачем?
Ты парень видный, машина шикарная. Подпаивать никого не нужно, и так любая
раздвинет ножки. Или отминетит по полной. Так зачем?
Она спрашивала холодновато, с брезгливостью хирурга,
которому приходится оперировать пьяного обосравшегося бомжа, сбитого машиной в
три часа ночи.
Я пробормотал:
– Ну… так принято. Ты же сама сказала, что в квартиру с
таким полом и обоями не завозят шикарную мебель. Я это запомнил.
– Ценю, – ответила она несколько удивленно. – Вот
уж не думала, что изрекаю мудрости. Но… ты куда едешь?
– Здесь проходной двор, – сообщил я. – Хочу
доказать, что на машине быстрее, чем в объезд на троллейбусе.
Она напряженно следила, как я лавирую между домами, детской
площадкой и супермаркетом, а когда снова выскочил на знакомую ей магистраль,
заметно расслабилась.
Когда за деревьями поднялся шпиль универа, она сказала
решительно:
– Высади здесь.
Я удивился:
– Целая остановка еще!
– Мне лучше сойти здесь, – сказала она.
Я изумился еще больше:
– Ты что же, не хочешь подкатить с шиком, чтобы все твои
подружки увидели, на какой ты тачке?
Она усмехнулась одними уголками рта, произнесла уже намного
резче:
– Останови. Останови машину!
Вздохнув, я начал медленно подавать к правому краю, все
время делая вид, что мне мешают, наконец прижался к бордюру, здесь умники его
называют поребриком, заглушил мотор.
Лина взялась за дверцу, я сказал вдруг:
– Как насчет вечера?
Она с удивлением оглянулась, брови взлетели на середину лба,
в серых глазах безмерное удивление.
– Что?.. Ах, вот ты о чем… Прости, но мне есть чем
заниматься вечером.
– А завтра? – спросил я. –
А послезавтра?
– И послепослезавтра, – отрезала она. Открыв
дверцу, вышла, повернулась ко мне: – Спасибо, что подвез.
Я сделал последнюю попытку, чувствуя, что вообще-то
выгляжу не так уж и круто, как старался:
– А вообще… выбери для меня как-нибудь свободный вечер?
Она уже с тротуара ответила резко:
– Забудь об этом. У тебя свой круг.
Я брякнул:
– Ну и что? Ты легко в него войдешь..
Кровь бросилась в лицо еще до того, как ощутил, что сказанул
что-то не то, а Лина ответила почти враждебно:
– Ни за что.
В ее холодном голосе было столько презрения, что я
застыл, как превращенный в глыбу льда. Она уходила по серому вытертому
тротуару, в таких же серых вытертых джинсах, и сумке за ее плечами копейка
цена, и кроссовки китайские, но держится как королева, которой прийти на
вечеринку ко мне – вступить в говно.
Глава 3
Я приткнул машину перед входом в ресторан, швейцар
почтительно распахнул дверь, а метрдотель тут же заспешил навстречу.
– Слушаю вас?
– Что бы у вас перекусить? – спросил я.
