– Бумажник пуст? Не беда, на то есть друзья, чтобы на них
положиться. Договаривайтесь… или я лучше сам все закажу и организую.
Он протестующее выставил вперед ладони.
– Нет-нет! Это у тебя своя фирма, и тебе не надо быть на
службе от и до, да еще обязательно при галстуке! А мы все – народ
подневольный. И хотя студенты тоже сбегают с лекций, но все же не со всех
и не всегда. А некоторые еще и работают. Или хотя бы подрабатывают.
– Хорошо, – согласился я, – уточняйте, а потом
Лина пусть мне только скажет время и – сколько человек. Организую все по
высшему классу!
– Да-да, – сказал он все с той же странной интонацией,
в которой мне чудилось нечто недосказанное, – это да… ты организуешь, верю.
Да только, как бы тебе это объяснить, не надо нам ничего организовывать.
Понимаешь, в нашем мире от черной икры, которую лопаешь большой ложкой, не
умнеют… как и в твоем, кстати. Но вам на это наплевать, а нам – нет.
Я спросил непонимающе:
– Хочешь сказать, что черная икра как-то тупит мозги?
– В какой-то мере, – ответил он с той же
непонятной интонацией. – В какой-то мере… Так что на будущее не надо
организовать. Ничего! Это доступно?
Я покачал головой.
– Нет. Не доступно. Плачу я, с вас ни рубля, студенты –
народ бедный, знаю. Так в чем траблы?
Он вздохнул.
– Знаешь, орк, мы тут что-то вроде эльфов. Не такие крутые,
как вы, орки, не такие быстрые, как темные, не такие неразборчивые, как раса
людей. Так что живем не так, как у вас, орков. Доступно? Это так, в общем.
Умному достаточно. Вы же, орки, умные?
Я помолчал, откуда он знает, что я баймлю всегда за
орков. Но раз угадал точно, да еще с такой уверенностью, что даже не
спрашивает, а говорит так, словно иначе и быть не может, я – орк, на мне
как будто написано, что я из орочьего племени…
– Лады, – ответил я сумрачно, – но посоветуюсь с
Линой. Если ты не против, конечно.
Я постарался подбавить в голос сарказма, чтобы он
видел, как мне наплевать на его мнение, но он не понял, с самым серьезным видом
кивнул.
– Посоветуйся. Да-да, именно посоветуйся.
Я ушел с балкона, что-то он не то имел в виду, что
сказал. Эти светлые эльфы еще большие хитрованы, чем темные, те сразу и честно
признаются: да, мы – говно, а эти хитрят, скрывают нутро, как будто там не
такое же говнецо.
Не люблю таких.
Расходились за полночь, шумно и с воплями застряли в
прихожей, все обменивались поцелуями и шутками. Почти каждый предлагал мне
присоединиться, но я вежливо отказывался: дурак буду, если сейчас уйду. Наконец
в квартире остались только Андрей и Вероника, но и одни начинают вроде бы
собираться, Лина взяла меня за руку и вывела на балкон. Сердце мое ликующе
трепыхнулось, как все классно получается, а я все ломал голову, на какой козе
подъехать, здесь же только к стенке ее прижать, задрать кофточку…
Ее глаза смотрят очень серьезно, и мои руки висят бессильно,
даже не пытаясь сделать движения к ее вторичным половым признакам.
– Виталий, тебе тоже пора.
Я пробормотал:
– Ну что ты, я вовсе не собираюсь задерживаться до утра… Но
пусть они идут, я выйду чуть позже…
Она покачала головой:
– Нет. Извини, но в этой квартире правила устанавливаю я.
– Лина, – сказал я с укором, – ну что ты в самом
деле! Так все хорошо шло, стол был таким хорошим, все оттянулись, побалдели…
Она вздрогнула, глаза чуть расширились.
– Или, – спросила она шепотом, – ты считаешь, что,
заказав эти дорогие вина, обязал меня чем-то особенным?
Она смотрела требовательно, я постарался как можно
естественнее изобразить недоумение и даже возмущение, что ей пришла в голову
такая мысль, хотя, вообще-то, кто девушку танцует, тот ее и ужинает, или, как
говорят гораздо точнее: кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Но здесь, как
сказал Андрей, не отличают изысканные вина от простой бормотухи, так что мою
жертву мало кто оценил, теперь заметно. Даже прощались со мной, уходя, как-то
слишком весело, как с приглашенным тамадой или затейником, которого пригласят
только на следующий праздник, но в свой круг не примут.
– Ты чё, – спросил я как можно более естественнее, –
обалдела?
Она не сводила с меня взгляда, глаза тревожно расширены, там
темнота.
– Ну, – сказала она с неуверенностью, – если тебе
и в голову такое не приходило, то извини, что я такое о тебе подумала.
Все-таки она понимает, что я хотел и собирался остаться, как
понимаю и я, что она все поняла, но оба разыгрываем спектакль, что я ничего
такого не хотел и не думал, а она вообще не может поверить, что у меня есть
гениталии, словом, оба изображаем импотента и дурочку.
Наконец я пробормотал:
– Все-все, иду. Ты тоже извини, я привык к другим правилам.
– Это заметно, – ответила она. – Все нормально.
Людей, которые живут по твоим правилам, гораздо больше, так что все нормально.
Я вышел в прихожую, оттуда провозгласил весело:
– Со мной кто-нибудь идет?
Из другой комнаты появились Андрей и Вероника, уже готовые к
выходу. Расцеловались с Линой, Вероника дружески подхватила меня под руку,
втроем вышли на площадку. Лина улыбнулась нам и закрыла дверь. Я слышал,
как щелкнуло, понятно, что глупо было бы на улице избавиться от парочки и
вернуться: все равно не откроет.
Теперь мы не просто знакомы, как поставщик и получатель
услуг, или, точнее, чтобы не звучало двусмысленно, менеджер по найму квартир и
клиент, а уже приятели. На правах приятеля я подкатил на «мерсе» к универу, а
когда Лина сбежала по ступенькам, вышел и широким жестом распахнул дверцу.
Лина вздрогнула и широко раскрыла глаза.
– Опять ты?
– А что, – поинтересовался я, – мне надо было
исчезнуть?
– Да мне почему-то показалось, – ответила она, –
что просто должен исчезнуть.
– Почему?
Она поморщилась:
– Почему надо объяснять такие простые вещи? Вот показалось
просто. В некоторых случаях объяснять слишком долго и сложно. Нужно
чувствовать.
– Я толстокожий, – признался я. –
С чувствами у меня всегда был напряг. Как-то мама мне долго объясняла, чем
прекрасно «Лебединое озеро», но так и не врубился. А теперь понимаю, что
это ты мое «Лебединое озеро». И все эти «аиды» и симфонии.
Глаза ее стали шире, всматривалась в меня с некоторым
испугом.
– Ну ты и сказанул!
– Как могу, – пробормотал я. – Как умею.
