Она страдала вместе со мной, только потому я встал, натужно
улыбался, хотя внутри меня айсберги всей Антарктиды, душа застыла, а сам я
вроде зомби, позавтракал, попил чаю, не заметив даже, горячий или холодный, и
отбыл «на работу».
Да знаю я, знаю, что это подло и низко, но ничего не мог с
собой сделать: установил видеокамеры в квартире у Лины. Оправдывался перед
собой тем, что не собираюсь шпионить, выискивать недостатки или как-то
опорочить, а все, что делаю, это страстное желание защитить ее от всего-всего.
Вообще не дать упасть на нее даже тени, стараться, чтобы ничто не омрачало ее
жизнь.
Когда я сообразил, какую клятву себе дал, пусть и не
оформленную в красивые и связные слова, невольно ощутил на своих плечах тяжесть
стальных доспехов, пояс оттягивает меч, а на сапогах позванивают золотые
рыцарские шпоры. Так средневековые герои клялись посвятить себя служению даме,
совершали в ее честь подвиги, а я клянусь защищать ее по мере сил.
Мир жесток и неуютен, я постараюсь уберегать ее от
жестокости, постараюсь сделать уютнее хотя бы для нее. Когда я осознал, что
смогу в самом деле служить ей незримо, жизнь как будто снова вернулась в мое
полутрупное тело, айсберги растаяли, я снова ощутил бешеную жажду деятельности.
Несколько дней жил в упоении, почти счастливый, впервые
ощутив, что счастье не в том, чтобы брать, это фигня, мелочное счастье. Куда
круче, когда сам даешь, даришь, защищаешь, охраняешь, бережешь, да еще так,
чтобы даже не показываться на глаза. Вообще нельзя дарить явно, тем самым
ставишь одариваемого в позу должника, а самый кайф, чтобы все тайно!
Сегодня Андрей проводил Лину до самого дома. Сердце мое
сжалось, уже знаю, что ее мама на службе, вернется не скоро. А Лина
щебечет, рассказывает, как сдавала химию, как отличился некий Гербертик, ну
просто умора, как они проведут выпускной вечер…
Я проскользнул по стене к их комнате, мучительно
терзаясь, что не могу так же в кабинке лифта: вдруг Андрей уже там начнет
задирать ей подол короткой юбчонки. Вскоре загремел засов, дверь распахнулась,
Лина вошла первой, Андрей внес сумку и со вздохом облегчения опустил на пол.
– Фух!.. И как ты такие носишь?
– Не прикидывайся, – сказала Лина весело. – Неси
на кухню и поставь на стол. Нам, женщинам, не рекомендуется поднимать такие на
высоту.
Он застонал, но поднял сумку и отнес на кухню, где водрузил
на стол. Лина быстро повытаскивала продукты, разложила одни в холодильник,
другие в корзиночки на подоконнике, а Андрей по-хозяйски всыпал зерен в
кофемолку.
Лина оглянулась на него и быстро сделала пару бутербродов с
колбасой. Андрей сделал кофе, разлил по чашкам.
– Кстати, – поинтересовался он, – а твой
вздыхатель больше не появлялся?
Я едва не выдвинулся из стены, стараясь не пропустить
ни слова. Лина, вздрогнув, сказала:
– Почти нет. Но иногда я буквально чувствую его присутствие!
– Это как?
– Ну, как будто он рядом.
– Глюки, – сказал он авторитетно. – Хотя, когда я
говорил с ним, мне было его жаль. Парень в самом деле переживает.
– Ладно тебе.
– Честное слово, – сказал он. – И что он в
тебе нашел? Не дерись, я серьезно. С его деньгами очень просто снять
пышных телок с роскошными телами. Я заглянул вчера на сайт «проститутки
Москвы»… в смысле, через плечо одного приятеля, так там такие женщины! И фигуры
великолепнее, и сиськи вот такие, правда!.. А этот Виталий, как все орки,
наверняка любит баб с толстыми жопами и могучими сиськами.
Она зябко передернула плечами.
– Хотелось бы. Я под такие категории не подхожу.
– Я и говорю, – сказал он сочувствующе. –
У тебя ведь второй размер? Или первый?
– Третий, – огрызнулась она. – Просто я не
выпячиваю вторичные половые признаки!.. Может быть, он не умеет компьютером
пользоваться?
– Да они и без компьютера, – сообщил Андрей, –
везде попадаются. Вчера еду по Каширке, а в каждой пробке бегают мальчишки и
суют в окна красочные такие буклеты с фотографиями, размерами, ценами… Дома уже
целая стопка! Не думаю, что у твоего орка нет этих буклетов и адресов.
Я едва не протянул руку, чтобы ухватить за горло, но
Лина произнесла с некоторым унынием:
– Знаешь, мне его даже временами жалко.
Андрей быстро взглянул на нее, сдвинул плечами.
– Я думал, это только у меня. Он вообще-то хороший
парень, но это хорошее у него то ли где-то глубоко, то ли он вообще не знает,
что такое хорошо, что такое плохо.
– А что, такое возможно?
Он сказал невесело:
– Еще как. Это раньше все было понятно, а сейчас мир так
усложнился, что и умный человек может потерять ориентиры. А этот орк вовсе
не выглядит умным.
Я снова ощутил сильнейший импульс ухватить его за шею и
рвануть на себя в бетон. Лина передернула плечами.
– Как-то от него надо избавиться, но я совершенно не
представляю как.
– Давай зарежем, – предложил Андрей кровожадно.
Она нахмурилась.
– Тебе все шуточки. А меня он тревожит. Как всякая
грубая сила… мускулов или денег – неважно.
– Орки подминают мир, – согласился он. – Жвачник
не могу включать: как только заседание правительства, смотрю – одни орки!
Страшно становится. Так что понимаю, понимаю… Знаешь, лучше всего, наверное,
просто стараться держаться на расстоянии. У него этот животный позыв
ослабеет, животные не могут долго держать в памяти… Тем более что вокруг
постоянно вертят задницами доступные самки. Он переключится на других, о тебе и
не вспомнит.
«Дурак, – сказал я обозленно. – Набитый дурак,
хоть и эльф». Как будто я еще девственник и не знаю, что женщина – это не
только девять отверстий для совокупления, как считала Шахерезада в исполнении
Ираклия Андроникова, а что-то еще, еще. Отличаются только в этом «еще», а ниже
пояса все абсолютно одинаковы. Нет смысла ходить по разным, если не ищешь это
«еще».
Лина тяжело вздохнула.
– Попробую. Мне кажется, он искренне старается украсить мой
мир. Только не знает как, вот и подставляет меня… Если бы он понимал, что для
моего счастья нужно оставить меня в покое, то, возможно…
Он протянул:
– Ну, ты из него вообще благородного героя делаешь, вроде
Лопухина из «Что делать». Щас он от тебя откажется! Три ха-ха.
Она сказала печально:
– Не знаю, ничего не знаю.
Он в унынии посмотрел на пустую чашку, поколебался и,
раскрыв банку, снова всыпал зерен в кофемолку. Противный визг в течение трех
секунд, наконец коричневая струя снова полилась в чашки. Андрей положил два
куска сахара и прервал тягостное молчание:
