— Выходит, это все-таки не гексоген, а цемент, — зачем-то произнес вслух я.
— Больше времени нужно занятиям уделять и меньше смотреть телевизор, — назидательно произнес завуч.
— Какие занятия. Ведь каникулы были. Летние. Целых три месяца, — весьма логично возразил ему Будка.
С автоматчиком стало твориться что-то жуткое. Я никогда раньше не видел, чтобы человек так смеялся. Вернее, он не смеялся, а рыдал. Лицо у него стало кирпично-красного цвета. А обеими руками он крепко вцепился в свое личное оружие. Оставалось надеяться, что автомат стоит на предохранителе. В противном случае мужик мог в любую секунду открыть непроизвольную пальбу, и тогда неизвестно еще, вышли бы мы из этого подвала живыми.
Оркестр снаружи смолк. Теперь вместо него слышались звуки явно торжественной речи. Однако слов отсюда мы разобрать не могли. Лишь какое-то жизнеутверждающее «ав-ав-ав».
Завуч прислушался- Подняв еще один небольшой столб цементной пыли, он повернулся в сторону лестницы и властно скомандовал нам:
— За мной. Сейчас разбираться будем.
Мужик с автоматом, который чуть-чуть успокоился, уступил нам дорогу. Мы вслед за завучем снова спустились по лестнице, проделали обратный путь до той самой двери, где находились трансформаторы, миновали это помещение, затем еще один коридор, за которым шла вверх более широкая лестница. Поднявшись по ней, мы наконец оказались там, куда так стремились, — в широком светлом коридоре новой школы.
Едва ступив на сияющий свежим лаком паркет, Тимка ткнул меня в бок и торжественно прошептал:
— А все-таки, Клим, мы сегодня сюда попали самыми первыми.
И это было совершеннейшей правдой. Как, впрочем, и то, что наш внешний вид явно входил в глубокий и непримиримый конфликт с окружающим великолепием. Правда, завуч выглядел не лучше нас, а может, даже и хуже.
Ощущение дисгармонии возникло, по-видимому, и у него. Он вдруг резко остановился посреди коридора и буркнул:
— В таком виде здесь находиться нельзя.
Распространив вокруг себя клубы пыли, он принялся рыться в карманах костюма и через некоторое время извлек на свет записную книжку и ручку.
— Ваши фамилии, — строго уставился он на нас.
— Адаскина, — прохныкала Зойка, которая была первая среди нас по алфавиту.
— Будченко! — наглым и самоуверенным тоном объявил Митька.
— Дольникова, — звонко произнесла Агата.
— Круглов, — настала моя очередь.
И наконец Тимка голосом триумфатора изрек:
— Сидоров.
Я понял: он по-прежнему внутренне празднует победу. Как бы там ни было, Тимур обещал раньше времени провести нас в школу и наших надежд не обманул.
— Все из восьмого «Б»? — с хмурым видом уточнил завуч.
— Если не верите, посмотрите в журнале! — гордо вздернула подбородок Агата.
— И посмотрю, уж будьте спокойны, — пообещал завуч.
— И еще, извините, пожалуйста, — явно задела его подозрительность Агату. — Мы вам представились, а вы нам — нет. А нам очень хотелось бы знать, как к вам обращаться.
— Вот это уж точно, — поддержал Будка. — Мы с вами пока вроде как и не знакомы. У нас раньше другой завуч был. Может, мы тоже проверить хотим.
Рот на цементном лице завуча широко распахнулся и некоторое время оставался именно в таком положении. По-моему, он такой наглости от нас не ожидал. Казалось, он думает, как подостойнее нам ответить. Но в результате он ничего не придумал и попросту скучным голосом произнес:
— Николай Иванович. — Затем, еще немного подумав, добавил: — Камышин. В общем, так, — взглянул на часы он. — Даю вам ровно час. Сбегаете домой. Помоетесь, переоденетесь и чтобы ко второму уроку были на месте. Я лично проверю.
— Ой, Николай Иванович! — всплеснула руками Зойка. — А сами вы, значит, так и останетесь?
— Это уж мое дело, — нерадостно оглядел свой грязный костюм и не менее грязные ботинки наш новый завуч. — Сейчас речь о вас. И вам, кажется, все сказано. Хотя нет. Не все. — Глаза на цементном лице мстительно блеснули. — На большой перемене жду вас у себя в кабинете. Тогда и поговорим как следует.
— Николай Иванович, а я за час волосы высушить не успею, — заявила Агата. — Вот. Видите?
И она сунула ему прямо под нос длинную русую косу. Николай Иванович отшатнулся и буркнул:
— Значит, не мой. В общем, твои проблемы.
Чувствовалось, что он уже на пределе и вот-вот взорвется. Поэтому я решил переключить его внимание на себя:
— Один вопрос, Николай Иванович. Как нам отсюда выйти? Через главный вход или…
— Только не через главный, — всполошился завуч. Ему, естественно, не хотелось, чтобы кто-нибудь из почетных гостей увидел его или нас в таком виде. — За мной. Сейчас я вас выведу.
Он вывел нас через боковую дверь. Мало того, тщательно пересчитал, видимо, до ужаса опасаясь, что кто-нибудь останется в школе и попадется на глаза начальству.
Лишь произнеся цифру «пять», Николай Иванович запер за нами дверь. Мы разбежались по домам.
Всю дорогу до собственной квартиры я надеялся на чудо. Оно должно было заключаться в том, что я прихожу, а дома совершенно никого нет. Но чуда, увы, не произошло. То есть почти не произошло. Ольки с Женькой, естественно, уже не было. Мать тоже уехала на работу. И даже отец отправился к себе в мастерскую несколько раньше обычного. А вот бабушка и Мишка с Гришкой спокойно себе сидели на кухне и завтракали. То есть завтракали они очень шумно. Потому что, когда я вошел, Мишка опрокинул на Гришку тарелку с кашей, а тот, в качестве мести, вылил на него полный стакан апельсинового сока.
Бабушка как раз собиралась принять срочные меры, когда я попытался под шумок, а точнее, истошные вопли обоих братьев, тихонечко пробраться в ванную и смыть там с себя эту жуткую пыль, которая теперь у меня даже на зубах скрипела.
Но у моей бабушки, похоже, даже на спине есть глаза. Она немедленно обернулась и, театрально всплеснув руками, воскликнула:
— Климентий, почему ты в таком виде и дома? Что стряслось?
Вопрос ее застал меня врасплох. Честно сказать, я растерялся, ибо не знал, что ей лучше ответить. Поэтому, бормоча: «Умоюсь, потом объясню», все же предпринял попытку проскочить в ванную. Но бабушка недаром была когда-то балериной… В три прыжка достигнув двери ванной комнаты, она преградила мне дорогу.
— Сначала, Климентий, ты все-таки внятно мне объяснишь, что случилось.
Деваться мне было некуда. И я с трагическим видом проговорил:
— Нас в подвале заперли. По ошибке.
— В каком подвале? — еще сильнее заволновалась бабушка. — И вообще, каким образом ты очутился в подвале, когда шел в школу?
