— Понимаешь, мне кажется, я люблю одного человека… Да нет, не кажется! Я так люблю его, что мне и страшно, и весело, и даже больно как-то… Я знаю, это уж не пройдет. Это навсегда.
Мирра нежным движением своих легких пальцев погладила ее руку.
— Кто же он, Гуленька? — спросила она шепотом.
Гуля помолчала минутку.
— Пока не скажу. Ты не сердись на меня. Мне почему-то трудно назвать его сейчас по имени. Понимаешь? Ведь до сих пор об этом знали только я да он. И мне еще немножко жалко совсем расставаться со своей тайной… Лучше когда-нибудь я приведу его к тебе. Ты, наверно, сразу узнаешь, что это он. Только, пожалуйста, сделай вид, что не узнала. И сейчас не спрашивай меня ни о чем. Хорошо?
— Как хочешь, — сказала Мирра. — Я так рада за тебя, так рада…
Они долго еще ходили по лунным дорожкам, по сверкающей от росы траве, счастливые и благодарные друг другу.
Мирра чувствовала себя гордой оттого, что именно ей первой доверена такая милая, такая драгоценная тайна.
А Гуля думала, поглядывая сбоку на Мирру, что на всем свете нет человека с более умным и чутким сердцем.
На рассвете
День за днем, месяц за месяцем — пробежал еще один год. Настал июнь сорок первого года.
По ночам шли теплые проливные дожди. Днем ярко синело небо. Пахло свежей листвой каштанов и розами. Розы продавались на каждом углу — красные, белые. Цветочные корзины стояли прямо на тротуарах. По всему Киеву были расклеены огромные афиши:
В воскресенье 22 июня
СОСТОИТСЯ ОТКРЫТИЕ СТАДИОНА
Гуля перешла на второй курс Гидромелиоративного института. Она была уже замужем за тем самым хлопцем, который так замечательно рассказывал ей о пустынях. Это его — Сергея, Сереженьку, Серьгу — не хотела она назвать в ту памятную лунную ночь, когда они вдвоем с Миррой бродили по дорожкам сада.
Сергей был такой же заядлый спортсмен, как и она сама. Открытие нового стадиона было для них обоих событием и настоящим праздником.
Но, как назло, с вечера небо покрылось тучами. Выглянув в окно, Гуля сказала Сергею:
— Хоть бы за ночь прояснилась погода! А то весь праздник пропал!
Ночь была тихая, темная, влажная. Акация за окном стояла, не шелестя ни одной веткой. В комнате было душно. Проснувшись среди ночи, Гуля подумала: «Наверно, собирается гроза. Скорей бы уж! Дышать нечем».
И в самом деле, сквозь сон до нее донеслись какие-то гулкие, отдаленные удары, похожие на раскаты грома.
Рано утром Гулю разбудили мама и Сергей. Оба они были уже совсем одеты.
— Который час? — спросила Гуля. — Разве нам пора?
— Пора, Гулюшка, — сказала мама. — Пора. Одевайся скорее.
Гуля посмотрела на них обоих внимательно и по их озабоченным, необычно суровым лицам поняла: что-то случилось.
— Что случилось? — спросила она.
Торопливо, скупыми и беглыми словами ей рассказали все. Едва только стало рассветать, немецкие бомбардировщики сбросили на киевские пригороды свой страшный груз. Горит аэродром на Соломинке, горит пост Волынский.
— Значит, это была не гроза, — сказала Гуля. — Значит, это война!
И только тут, произнеся это слово, Гуля со всей ясностью поняла, что с прежней счастливой и мирной жизнью надолго покончено, что в страну ворвался жестокий враг и он уже здесь — над самым городом.
— Ну, я пошел, — сказал Сергей и взял свою кепку, будто собираясь в институт на лекцию.
— В военкомат? — спросила Гуля.
Сергей кивнул головой и, поцеловав ее, вышел.
— Надо, наверно, собрать ему вещи, — сказала растерянно мама. — А что берут с собой в армию?
— Самое простое, — ответила Гуля. — Смену белья, полотенце… Кажется, ложку.
— Ой, лишенько! — запричитала Фрося, услышав об этих сборах, но Гуля на нее посмотрела строго и укоризненно.
— Что ты, Фрося! — сказала она. — Разве у нас есть время плакать?
И Фрося послушно утерла слезы.
В полдень все три женщины прильнули к черному диску репродуктора, и Гуля услышала правительственное сообщение, в каждом слове которого звучали гнев и решимость.
Гуля слушала, боясь пропустить хоть одно слово, а когда голос в репродукторе произнес торжественные и простые слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами», ей показалось, что только этих слов она и ждала.
Теперь уж ничто не страшно. Трудиться сверх сил, воевать, терпеть все невзгоды, которые пошлет война.
Дело наше правое. Мы победим.
Гуля посмотрела на мать и на Фросю. Их лица были торжественны и спокойны.
Ежик
Поздней ночью, пробираясь во мраке по пустынным улицам, Гуля с матерью уходила из родного города. Киев, оглушенный, насторожившийся, словно к чему-то прислушивался. Только что отзвучал отбой воздушной тревоги. Нужно было торопиться, чтобы до новой тревоги успеть на поезд. Через час далеко на восток уходил эшелон Украинской Академии наук. С этим эшелоном уезжала и Гуля.
В руке она несла небольшой чемодан. Там лежали крошечные кофточки, распашонки, маленькие простынки для ее будущего ребенка. Как бережно готовила Гуля вместе с матерью и Фросей все это детское приданое! Пользуясь каждой свободной минутой между занятиями, она кроила, вязала, вышивала. Как уверена была она, что у ее ребенка будет все, что так нужно в первые годы жизни, — светлая комната, удобная кроватка, ванночка, коляска. Но вышло совсем по-другому. Все его вещи уместились в одном легоньком чемодане.
Что будет с этим маленьким, еще не рожденным человеком? Гуля шла во мраке, не узнавая знакомых с детства улиц. Ей казалось, что притихшие дома с каким-то мрачным укором провожают ее.
Но разве уехала бы она отсюда далеко в тыл, если бы не ребенок? Она взяла бы в руки винтовку — стрелять она умеет — и вместе с Сергеем пошла бы на фронт.
А сейчас ее все равно не возьмут. И она во что бы то ни стало должна сохранить своего сына (она была почему-то уверена, что у нее непременно родится сын). Сохранить вопреки той смерти, которая надвигается, точно грозовая туча, на все живое.
Гулин ребенок впервые открыл глаза в далеком от фронта городе — в столице Башкирии, Уфе. Там он и провел свою первую зиму.
Холодный степной ветер завывает в трубе. За окнами — окраинная улица, срывающаяся в овраг.
В одной из комнат трехэтажного белого дома сидит на кровате Гуля. Рядом на подушке лежит ее маленький сын. Она теребит его светлый хохолок, за который он, ее маленький Саша, получил прозвище Ежик. Ежик потягивается, высунув из-под одеяла пухлые ручки, и показывает матери два маленьких розовых кулачка. Гуля уже хорошо знает все его милые повадки: и это потягивание после сна, и гортанные звуки, похожие на воркование, и быстрые движения ножек, попеременно то одной, то другой.
