— Ну да, понятно, — спокойно сказала Людмила Федоровна. — Ты засушила по одному растению каждого вида. Покажи-ка!
Людмила Федоровна взяла в руки толстую общую тетрадь и стала перелистывать ее. На каждой странице были наклеены сухие зеленые листья на тонких стеблях, с белыми, розовыми, желтыми, фиолетовыми цветочками. Листья были самой разнообразной формы: одни были похожи на растопыренные пальцы, другие — зубчатые, третьи — узкие и острые, как ножи.
Лена так и впилась глазами в учительницу.
— Молодчина, Лена! — похвалила ее Людмила Федоровна. — Прекрасный подбор, и высушено очень хорошо.
— Тоже нашла что собирать! — донесся вдруг насмешливый голос с задней парты.
Все обернулись назад.
Людмила Федоровна, прищурясь, окинула взглядом класс:
— Кто это сказал? Ты, Клава Киселева?
Высокая девочка в переднике с пелеринкой и с большими бантами в коротких косичках (банты качались под самыми ушами) небрежно откинула крышку парты и встала с места.
— Что значит твое странное замечание?
Клава молчала, опустив голову. Теперь ее банты покачивались над партой, отражаясь в лакированной крышке, словно в темном пруду.
— Неинтересно, — пробормотала она.
— Что — неинтересно?
— Собирать траву какую-то…
— Вот как? Ну а ты что собрала? Покажи-ка, покажи! Может быть, у тебя что-нибудь поинтереснее?
Клава Киселева молчала.
— У нее ничего нет, — послышался шепот.
Людмила Федоровна подошла поближе.
— Ты летом куда-нибудь уезжала? — спросила она.
— Уезжала, — ответила Клава. — Недалеко. На дачу.
— Так разве ты там ничего не нашла?
— А что там интересного — на даче-то!
— Конечно, — сказала Людмила Федоровна, — если ничем не интересоваться, то ничего интересного и не найдешь.
И учительница подошла к Катиной парте:
— Ну, Катюша, что у тебя?
— У меня тоже гербарий, только не совсем такой, как у Лены, — сказала Катя, встав с места. — Это мы вместе с Аней собирали. Стелла, достань, пожалуйста, альбом из Аниной парты.
Людмила Федоровна взяла в руки тяжелый альбом и, положив на край учительского стола, откинула крышку переплета.
— Так, — сказала она, слегка склонив голову набок и внимательно рассматривая первую страницу. — Это ты рисовала?
— Я, — сказала Катя и немножко покраснела.
— Очень хорошо. Большие успехи сделала.
На первой странице альбома была нарисована акварелью ветка цветущей яблони, а сверху буквами, как будто бы сделанными из листиков и хвойных иголок, выведено: «Наш лес».
— Очень хорошо! — повторила Людмила Федоровна. — Посмотрим, что будет дальше.
Две следующие страницы были разделены тщательно вклеенным листом папиросной бумаги. Слева был нарисован старый, ветвистый клен. Справа наклеены широкий лапчатый лист, тонко срезанный кусочек коры, распластанная ножом веточка и полупрозрачная, нежно-зеленая двукрылатка, в которой прячутся семена клена.
На следующих страницах нашли себе место дуб, осина, береза, сосна, елка…
— Кто же из вас это придумал? — спросила Людмила Федоровна, разглядывая страницу за страницей.
— Уж наверно Катя, — сказала Настенька Егорова, приподнимаясь на парте и стараясь издали заглянуть в альбом. — Она у нас такая выдумщица!
— Нет, нет! — Катя решительно замотала головой. — Это мы вместе!
— Да ведь Аня и рисовать-то не умеет!
— Ну и что ж такого? Рисовала я. А придумывали, собирали, сушили и наклеивали мы вместе. Аня даже больше, чем я. Это все было еще до того, как я в лагерь поехала. Я тогда у Ани на даче гостила.
— Отличная работа! — сказала Людмила Федоровна. — Альбом — прямо на выставку!
— А можно нам посмотреть? — закричали девочки. — Людмила Федоровна, дайте и нам посмотреть!
— Нет, подождите… Сначала скажи мне, Катюша: как этот альбом очутился в парте у Ани?
Катя удивилась:
— Да очень просто. Это я положила.
— Когда?
— Только что. Вот перед самым началом урока.
— А сегодня утром ты заходила к Ане?
— Нет. Не успела.
— А вчера вечером?
— И вчера не успела.
Катя смущенно опустила голову. Ей казалось, что Людмила Федоровна с упреком смотрит на нее и думает: «Хороша подруга! Собирали, сушили, наклеивали вместе, а подает работу одна, как будто Аня тут ни при чем!»
— Я ведь не знала, что она не придет, — словно оправдываясь, сказала Катя. — Когда я приехала из лагеря, мне захотелось опять посмотреть на наш гербарий, кое-что подрисовать. Вот я и взяла его у Ани на несколько дней. Думала — мы вместе подадим.
— Значит, ты не ходила к Ане? — тревожно переспросила Людмила Федоровна. — Ни вчера, Ни сегодня? Ну и хорошо, если не ходила.
— Почему?
— Аня серьезно заболела, — сказала Людмила Федоровна. — Мне вчера ее мама звонила. Ходить к Ане нельзя ни в коем случае!
Катя так и села на парту: «Нельзя к ней ходить. Заболела!»
На душе у нее стало беспокойно и невесело.
А ведь только что она была так рада, что Людмиле Федоровне понравился их альбом. Теперь эта радость как-то съежилась и потускнела. Аня-то ведь не узнает, что их похвалили…
Альбом переходил из рук в руки. Девочки ахали: «Ах, как хорошо! Ах, как красиво нарисовано! Людмила Федоровна, правда, березка у нее как живая?»
Людмила Федоровна улыбалась и кивала головой:
— Да-да, я же сказала: отличный альбом! Будет просто украшением нашего музея!
И вдруг с задней парты послышалось негромкое:
— Еще бы ей плохо рисовать!
Людмила Федоровна обернулась на голос:
— Ты хочешь что-то сказать, Клава?
Клава Киселева встала и, передернув плечами, начала тем же обиженным тоном, каким говорила про лекарственные травы Лены Ипполитовой:
— Ничего удивительного нет, что Снегирева умеет рисовать. Ей мама помогает. У нее мама художница.
Все зашевелились, зашептались. Одна Катя сидела неподвижно, словно и не слыхала, что сказала Клава.
— Ну, в чем дело, девочки? — спросила Людмила Федоровна. — Успокойтесь!.. Ты хочешь сказать что-то, Валя Ёлкина?.. И ты тоже, Настя Егорова? Ну подожди, пока Валя скажет.
Валя вскочила:
— Катина мама лечиться уехала, — начала она, — и Катя все до последней веточки рисовала сама. Мы с Настей это хорошо знаем.
