– Давайте попробуем снять артефакт прямо сейчас, не будем дожидаться, пока пройдет необходимый для активации срок, – предложил Николас. – Это маловероятно, но все же. Драконья магия – довольно загадочная, иной раз невозможно предсказать, как она себя проявит.
Для этого было достаточно сказать вслух о своем желании помолвку расторгнуть. Мне казалось, что мы оба этого искренне хотели, но браслет не пожелал со мной расстаться. Досрочного расторжения помолвки не предусматривалось.
– Только после окончания настройки, – сказал Николас.
– А через неделю артефакт точно снимется? – спросила я. – Вдруг зелье, которое я сейчас принимаю, повлияет на скорость этой самой настройки?
– Нет, зелье влияет на вас, а не на артефакт, – ответил Николас. – Богиня, как ужасно все получилось! Мне казалось, я вам нравлюсь, и лишь социальные предрассудки мешают вам это признать. А оказалось, что вы любите другого, а ко мне у вас – как там сказал ваш эксперт? – лишь легкая склонность.
Он выглядел таким несчастным, куда-то подевалась уверенность, без которой я и представить его не могла.
– Извините, я не хотела вас обидеть, Николас, – ответила я.
– Вы еще извиняетесь? Это мне извиняться надо. Извините, Штефани, если можете. Если бы я знал, как все исправить…
Он не договорил, но я его и без этого поняла. Теперь мы могли только ждать, когда пройдет эта проклятая неделя, от нас и наших желаний ничего не зависело. Я с удивлением обнаружила, что меня к Николасу не тянет с такой неодолимой силой, как в выходные. Быть может, на браслет все же повлияло наше пожелание расторгнуть помолвку? Но тогда почему он все так же застегнут на моей руке?
– Все закончится через несколько дней, – напомнила я.
– Да, все закончится, – сказал Николас. – Думаю, вы меня после случившегося не захотите даже видеть.
Говорить, что я его не слишком хотела видеть и до случившегося, я не стала. Все равно сейчас это бессмысленно.
– Извините, Николас, но мне нужно идти, – твердо сказала я.
– То есть не хотите видеть уже сейчас, – усмехнулся он. – Боитесь, что влияние браслета станет слишком сильным, и вы не сможете ему противостоять? Уверяю вас, Штефани, я этим не воспользуюсь.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – я даже смогла ему улыбнуться, что удивило не только его, но и меня. – Нет, Николас, меня не это беспокоит. Регина – вот что сейчас тревожит меня намного больше.
Говоря про Регину, я была уверена, что уточнять ничего не придется. Вернер наверняка знает о ее аресте, а уж поделиться с друзьями, как опасно связываться с девушкой из приюта, ему сама Богиня велела. Тем больше было мое удивление, когда Николас спросил:
– Регина? А что с ней случилось?
– Ее арестовали за кражу драгоценностей у Моники.
– Да какие у Моники драгоценности? – сказал Николас. – Разве ей семья разрешила бы взять в Гаэрру что-то более дорогое, чем пара золотых сережек?
В голосе его скользнуло легкое пренебрежение, раздражавшее меня с самого нашего знакомства. Сейчас оно относилось к Монике и мне показалось очень даже правильным. Но продолжать беседу я не могла – у меня было срочное дело.
– Николас, я хочу поговорить с отцом. Чем быстрее, тем лучше. Возможно, Регину и вытащат из этой заварухи. Если хотите, я могу вам рассказать, но по дороге.
Он подал мне руку, и я неуверенно за нее взялась. Желания повиснуть на женихе и смотреть на него восхищенным взглядом не появилось, поэтому я успокоилась, собралась и начала рассказывать:
– Регину пригласили в дом родителей Моники на выходные. Моника взяла ее с собой для поддержки. Она боялась, что до них дошли слухи о ее встречах с Вернером, поэтому назад в Гаэрру ее не отпустят. Это мне Регина так сказала, когда уезжала. А сегодня, когда я подошла к Монике, она заявила, что моя подруга украла все семейные драгоценности, и ее арестовали.
Николас нахмурился. Разговор ему не нравился. Испугавшись, что он может плохо подумать про Регину, я торопливо добавила:
– Она никогда ничего чужого не брала, понимаете? Никогда! Она взбалмошная, безответственная, но честная и хорошая. И Вайс так же думает.
– Штефани, успокойтесь, если это так, то все будет хорошо. В Гарме редко осуждают невиновных, – ответил он.
Но выражение его лица не смягчилось. Наверное, ему теперь собственное предложение кажется еще более глупым. Мало того, что я его не люблю, так еще и рискую остаться без Дара, а мою подругу обвинили в воровстве. Совсем неподходящая для него партия.
– Но ее арестовали, – ответила я. – Неужели Вернер вам ничего не рассказывал? Он наверняка встречался вчера с Моникой.
Я была в этом уверена. Вернер не мог не переживать за исход разговора Моники с родителями, а значит, ждал ее если не у телепортационного пункта, так в общежитии Академии.
– Встречался, – сказал Николас, – он об этом говорил. Но что арестовали вашу подругу – нет. Возможно, он ушел до того?
– Возможно, – неохотно ответила я.
Вернер нравился мне все меньше и меньше. Я не Регина, мне недостаточно веселого характера, чтобы искренне восхищаться человеком. С Даром этого курсанта происходят странности, которые он пытается объяснить семейными наработками. Но нигде, ни в одном справочнике, ни в одном тонком или толстом томике по магии я не встречала упоминания о подобных методиках. Ни единого, даже такого, которое можно было лишь с большим допущением посчитать таковым. Все методики, относившиеся к человеческой магии, поднимали Дар несильно, но потом он никогда не падал. Не было это волнообразной кривой взлетов-падений. Резких взлетов и не менее резких падений. А вот орочьи зелья давали как раз такую картину – с выраженными скачками. Но это лишь мои предположения, которыми я ни с кем не делилась. Слишком невероятной для меня была связь будущего военного с потенциальным противником. Пусть сейчас отношения со Степью были намного лучше, чем раньше, но несколько столетий постоянной вражды из истории не вычеркнешь.
– Вернер вам не нравится? – спросил Николас. – Считаете его слишком легкомысленным для будущего военного мага? Это не так. В сложных ситуациях он действует очень четко, без сантиментов.
– Дело не в его поведении, – ответила я. – Мне все в целом не нравится. Я понимаю, что это выглядит для вас глупо, но мне кажется, что…
Я замолчала, не в силах облечь свою мысль в слова. Озвученное становится обвинением, которыми я и без этого слишком легко разбрасываюсь. Дар Вернера, Моника, ее ценности, арест Регины казались мне связанными в единую цепь, точнее – спутанными в клубок, из которого торчат совсем не те кончики ниток, за которые нужно тянуть. Ни одного доказательства, лишь смутные подозрения, основанные на моих не слишком обширных знаниях.
Николас молчал, договорить он меня не попросил. Мне показалось, что он и без того понял, что я хочу сказать. Не только понял, но и сам задумывался об этом. И точно так же желал, чтобы все странности Вернера объяснялись только нестабильностью Дара. Николасу было намного сложнее, чем мне, – для него речь шла не просто о курсанте, а о друге. Кому верить, как не тому, от кого, возможно, будет зависеть твоя собственная жизнь?
