Артемка жадно слушал.
– Однажды спустился сюда отряд татар… захватчиков. И тут – туман. Они вышли из оврага, и оказалось, что уже пятьдесят лет прошло. Их арестовали… И потом были случаи… Однажды милиционер… полицейский, как сейчас называют… наткнулся на какое-то косматое существо. Поднял людей из соседней деревни, и они стали ловить, как они думали, лешего. Но не поймали.
– Ты хорошо подготовился, Олег, – похвалила мама. – А второй камень какой силой обладает?
– К нему воины приходили перед сражением… Ну, традиционно: один камень для женского пола, другой, соответственно, для мужского… Вон они уже как раз.
Один камень лежал почти на тропе, другой – на крутом склоне.
– Это мужской? – спросила мама, и, не дожидаясь ответа, присела и погладила его.
– Мужской-мужской. Зачем ты его трогаешь? – в голосе папы послышалась усмешка.
Мама ответила коротко и серьезно:
– Надо. – И что-то еще прошептала, но уже камню.
Головы коня в камне Артемка сначала не увидел – камень слегка напоминал размытую букву «г». Но, отойдя на несколько шагов, заметил мускулистую шею, морду с глазницей, большую ноздрю… Может, и настоящая окаменевшая голова. А что мало похожа, то столько веков прошло, столько дождей лило, снега таяло, точило, разъедало…
К женскому камню подниматься не стали. Высоко и круто, папе опасно. Да к тому же возле камня – бугристого, словно слепленного из многих булыжников – ругались женщины. Одна, помоложе, пыталась привязать красную ленточку на ближайшее дерево, а две другие, постарше, почти старухи, не давали.
– Хватит тут со своим язычеством!.. Это грех, бесовство!.. – громко говорили старухи.
– Мне нужно, – отвечала, почти плача, та, что помоложе, – сказали, что так надо, что помогает…
– Вот бес и поможет бесенка зачать. Молиться надо в храме божьем, а не бесовскими ритуалами дите испрашивать.
– Вот вы! – женщина закричала. – Вам грех человека надежды лишать!
Мама потянула Артемку дальше по тропе:
– Пойдемте. Не будем портить настроение.
Артемка хотел расспросить, о чем ругаются эти женщины, но понял: сейчас не надо. Может, потом. Если не забудет.
Тропа становилась все сложнее, запросто можно было съехать с нее в бегущий по выложенному камнями руслу ручей. Приходилось хвататься за деревья…
Папа шел всё медленней, он заметно ослаб. Как только добрались до мостика через ручей, присел.
– Выпей таблетки, – сказала мама снова ставшим строгим голосом.
Папа послушно кивнул, достал из кармана штормовки пузырек, бросил из него в рот две таблетки; мама подала воду.
Артемка, коротко оглядывая окрестности, увидел, что ручей подпитывают родники. Родники тоже были обложены камнями. Правый склон укрепляли ряды вбитых в землю бревен…
– Раньше здесь вообще дикое место было, – отдышавшись, сказал папа. – Потом вот занялись обустройством… До этого действительно верилось, что здесь можно лешего встретить. Или исчезнуть и выйти через полвека, в другое время совсем… Хм, вот я потеряюсь, а выйду – Артемыч уже старичок, дедушка с кучей внуков, а я все такой же – тридцать четыре года. М!
– А я как? – с обидой спросила мама.
– Мы бы с тобой вместе исчезли.
– А Артем с кем останется?
Мама и папа долго и внимательно смотрели друг другу в глаза. Потом папа вздохнул:
– Да, лучше ничего не менять. Будем жить и расти все вместе.
– Правильно, вместе, – с облегчением подтвердил Артемка, хотя и не верил, что мама и папа куда-то денутся и он останется один.
Папа поднялся, пошли дальше.
Овраг снова расширился, тропинка стала ровнее, деревья расступились. Стало светлее.
Слева оказался пруд с плавающими по нему птицами.
– Мам, – спросил Артемка, – это кто?
– Ну, сынок, ты что, ты же видел на картинках.
– Гуси?
– Утки, Артем.
Артемка долго смотрел на уток. В жизни они были другими, чем в книжках… Утки, заметив, что на них обратили внимание, подплыли ближе. Одна, с зеленой шеей, требовательно крикнула. Не крякнула, а именно крикнула.
– Это селезень, – сказал папа. – Мужчина. Хлеба просит.
Мама достала из рюкзака кусок батона, протянула Артемке.
– Отщипывай и бросай им. Это приятно – уток кормить…
Артемка отщипнул и бросил кусочек. Кусочек упал в траву.
– Ближе подойди. Только не свались в воду.
Утки хватали белый мякиш батона и тут же отплывали. Проглотив, подплывали снова и пытались поймать новый кусочек. Слегка щипали друг друга. Боролись за еду… Мужчина-утка подскочил и выбрался на сушу, покрикивая, пошел к Артемке. Артемка стал пятиться, подняв палку-копье.
– Ух ты, какой наглец! – возмутилась мама и встала за спиной Артемки. – Весь хлеб отобрать хочет… Пошел отсюда.
Мужчина-утка остановился, еще раз что-то крикнул, сердито и требовательно, и пошагал обратно. Плюхнулся в пруд.
– Что ж, и нам пора, – сказал папа. – Еще много чего важного надо увидеть.
Впереди была река. Широкая, настоящая.
– Как называется? – спросил Артемку папа.
Артемка молчал. Он знал названия некоторых рек – Волга, Енисей, Нил, Амазонка. Но не решался гадать вслух.
– Как в Москве река называется? – заговорила мама. – Главная река в нашем городе…
Артемка неуверенно, почти вопросительно выдавил:
– Москва?
– Правильно.
– А мы совсем в городе?
– Не совсем, – тоже неуверенно успокоил папа. – Тут когда-то деревни стояли, не так давно… Избы, куры ходили… Была деревня Дьяково. Вон там.
Артемка проследил за папиной рукой и увидел на горе серую, будто выбитую из скалы церковь… Артемке встречалось несколько церквей, и все они были веселые, со множеством украшений, напоминающие залитые кремом торты. А эта была строгой, серьезной. Казалось, это окаменела огромная несчастная женщина, закутанная с головы до ног в одноцветный платок. Вышла на высокий берег реки, стояла-стояла, ожидая кого-то дорогого, и, надвинув на глаза почти плоскую шапочку, окаменела, поняв, что ждать бесполезно.
– Эту церковь при Иване Грозном построили, – сказал папа, – а может, и раньше. Во всяком случае, ей без малого пятьсот лет. Полтысячелетия. На самом краю обрыва стоит. И держится…
Артемка понимал, что нужно что-то сказать в ответ. На языке вертелось слово «красиво», но оно не подходило. Не красиво, а как-то… Хотелось смотреть и смотреть, и верилось: если не отрывать взгляд, то можно увидеть прошлое.
