— Вы, любезная Елена Викторовна, уже не первый раз деликатно намекаете, что человеку с моей фамилией не следует рассуждать о любви к русскому языку. Во мне в самом деле коктейль из башкирской, еврейской, татарской, литовской и цыганской крови. Русской — четвертушка, не больше. Ну так что? Пушкин был на четверть арап, Лермонтов — потомок шведских дворян. Фонвизин — немец, Паустовский — украинец, поляк и турок по линии своих дедов и бабок… Следует ли им отказать в праве числиться в списках великой русской литературы?
— Но вы не Пушкин! — выпалила Елена Викторовна. — И даже не этот… не Паустовский…
— Единственное ваше суждение, с которым я не стану спорить, — учтиво склонил голову Брагич.
— Товарищи… коллеги, прошу вас!.. — заспешила Клавдия Максимовна. — У педсовета еще много вопросов… А вы, Андрей Ренатович, все-таки поговорите с классом. Боюсь, что в этой истории не обошлось без участия пятого «А».
Брагич опять наклонил голову:
— Непременно поговорю…
И он поговорил. Вернее, даже наорал на своих питомцев:
— Бестолочи! Безголовые авантюристы! Как вы могли позволить себе такое?! Стыд!
— А кто докажет, что это мы? — заявил Стасик Ерёмин.
— Может, и вовсе не мы, — поддержал его Васёк Тимошин.
— Андрей Ренатович, там все правильно написано, — подала голос с задней парты староста класса и отличница Зиночка Горохова.
— Правильно?! — взревел Брагич. — Там написано «жрёти» вместо «жрёте» и «воруйте» вместо «воруете»! И перед союзом «а» нет запятой!.. Ну, пусть я получу выговор за ваши фокусы. Но кто простит мне эту вашу безграмотность?!
— Андрей Ренатович, мы торопились…
— Мы исправим… — раздались покаянные голоса.
— Я вот вам исправлю! Если кто-то еще сунется в городской сад, голову отвинчу! И «кол» за поведение до конца года!..
Исправлять ничего не пришлось. Забор спешно побелили. Буквы, правда, проступали сквозь известку, но неразборчиво. И на ошибки никто не обратил внимания…
Это было в конце сентября. Потом — осенью и зимой — не раз проходили собрания и концерты, чтобы помочь Феде Огонькову. И похоже, что помогли.
Элька однажды доверительно сказал Даньке:
— Ну, теперь, кажется, есть большая надежда. Папа вчера говорил…
У Матвея Рощина и Маши Чешуйкиной появилась привычка — возвращаться из школы длинным путем, вдоль реки. Они по улице Хохрякова выходили к набережной и потом долго шагали по гранитным парапетам и трапам до автобусной остановки «Городской музей» на Исторической площади. А оттуда ехали обратно, к Ильинскому монастырю.
Дело не в том, что Матвею и Маше нравилась набережная. Наоборот, не очень-то она им нравилась. Нагромождение каменных и бетонных стен, разностильных лестниц, уступов, площадок казалось тяжелым и неприветливым. Вдоль мощеных плитами дорог на откосах почти не было деревьев и кустов. А торчащие в разных местах бронзовые скульптуры основателей города и знаменитых купцов выглядели на фоне одетого камнем берега маленькими, как лилипуты. А особенно Мак досадовал на большую медную модель двухмачтового парусника из экспедиции Беринга. Он не раз повторял Маше слова Мира, что Беринг к этому городу не имел никакого отношения и никогда здесь не бывал, а над рекой надо было поставить макеты торпедных катеров и парусных шхун, которые строили здесь для освоения Северного морского пути местные купцы. Маша соглашалась. Тем более что это были суждения не только Мака, но и Мирослава.
И все-таки на высоченной набережной было хорошо, потому что с нее открывались заречные дали. Над старинной Береговой улицей, новыми многоэтажными районами, Заречным парком и садами, до которых еще не добрались порубщики-инокробы, висели пухлые сизые облака. Несмотря на пасмурную расцветку, облака не казались сумрачными. В них таилось мартовское тепло, и казалось даже, что сумрак пахнет набухшими почками.
Шагали вдоль широкого парапета, укрытого сверху бетонными плитками. Маша обычно топала по верху, а Мак двигался внизу. Они шли, сцепившись мизинцами. Бывало, что Маша ойкала и покачивалась, будто боялась сорваться, тогда Мак сгибал мизинец с железной прочностью.
Иногда им было весело, а порой приходило задумчивое настроение. Однажды Маша в такой вот задумчивости долго молчала и вдруг сказала:
— Я знаю, ты на меня сердишься…
— С чего ты взяла? — изумился Мак.
— Ты сердишься, только не хочешь сказать это даже себе…
— Нет, Машка, у тебя, наверно, приступ вирусной дури!.. Ну почему я должен сердиться?
— Потому что… я предложила подарить кораблик Миру, а не тебе…
— Да кораблик все равно теперь наш общий!
— Это теперь. А тогда ты, наверно, подумал…
— Ничего я не подумал! Все правильно! Он же капитан!
— Но ты решил, что дело не в капитанстве, а…
— А в чем? — безжалостно спросил Мак.
— Сам знаешь в чем… Ты тогда сам сказал…
— Про что?
— Про влюбленность… — И она покачнулась, будто и правда хотела прыгнуть под откос.
Мак снова крепко согнул мизинец.
И понял Мак, что надо стремительно спасать положение. Не хватало еще всяких терзаний и любовных драм, как в мексиканском киносериале!
— Слушай! Ты думаешь, сейчас начнется братоубийственная война? Всякие ревности и выяснения отношений? Бред какой! Давай расставим пешки по нужным клеткам!
— Д-давай…
— У тебя к Миру обычная девчоночья влюбленность… Не дергайся! Это же понятно. И хорошо. Мир того заслуживает: он замечательный человек… А с тобой у нас такая дружба, которой все равно — мальчишки или девчонки. Она как между мушкетерами.
Маша нерешительно хихикнула:
— Девочки не бывают мушкетерами!
— Внутри себя бывают. Ты же вон как заступалась за Даньку перед Танкоградом… Только у меня к тебе просьба…
— Какая?
— Ты дружи со мной, но с Миром меня не сравнивай: мне до него далеко. У него столько талантов…
— У тебя тоже…
— У меня никаких. Я такой обыкновенный, что иногда самому тошно. Даже на гитаре не научился…
— У тебя есть замечательный талант…
— Ха!.. Какой?
Девочка Маша сказала очень серьезно:
— Ты самый лучший на свете брат…
Мак не нашел что ответить. И лишь через полминуты пробормотал:
— Обыкновенный. Не выдумывай…
— Это не я сказала, а Мир… Ой, Мак, смотри, кто шагает навстречу!
Шагали Данька и Эльф. Тоже держались за руки. И смотрели на заречный пейзаж в половинки медного бинокля.
— Они стали такие друзья! — сказала Маша.
